посоветовал, как бы поступил, если бы у него был такой же брат? Как ей не хватает его! Как там мадам Эжер? Как поживают их детки? Доволен ли ученицами её строгий профессор? У неё даже возникла мысль написать книгу и посвятить её этому замечательному, как она считала преподавателю литературы и языка, к которому она испытывала безграничное уважение. Она мечтает, что как только у неё будет достаточно денег на поездку на континент, она непременно поедет в Брюссель, навестить семейство Эжер.

Патрик Бронте опасался, что скоро совсем ослепнет. Его угнетала сама мысль о грядущей немощи, ему, известному в округе проповеднику, придётся всё больше полагаться на помощь викария, но разве тот может его заменить достойно. Он из кормильца превратиться в обузу для семьи. Уже сейчас Шарлотта вынуждена проводить возле него несколько часов, читая ему вслух прессу, журнальные новинки и любимые его книги. Что же делать, на всё воля Божья! К чему роптать? Разве этим что-либо исправишь. Ни дочери, ни Табби не слышали от него злых, раздражённых слов, он выражал лишь только заботу и беспокойство о домочадцах и сыне, а вид его всё чаще становился удручённым, его мучили мысли о проходящей молодости его дочерей, о неустроенной судьбе Брануэлла, у которого будущее было уже не только не блестящим и многообещающим, а напротив серо и уныло.

* * *

Дни соперничали с ночами, кто из них длиннее, последние явно проигрывали, с каждыми новыми сутками становясь короче и теплее. Солнечная погода радовала сердца, бодрила и вселяла оптимизм. Природа благоухала, сверкала яркими красками цветов и травы, листвы и небосвода. Ветер уже не студил, а освежал. Иногда с низин и болот наползал бледно-серый туман, поглощая всё на своём пути и, казалось, задохнёшься от того, что он обступает со всех сторон. Но, вот проходит время, и эта сероватая мгла редеет и оказывается, что ей не по силам поглотить мир и вокруг по-прежнему, а страшного и душного монстра уж нет и в помине. Порой из сизоватых туч срывается такое множество капель воды, они сливаются в струи, готовые затопить округу. Да ещё вдобавок случаются грозы, когда грохот грома заставляет присесть от страха путника, а обитателей домов притихнуть в каком-нибудь укромном углу. Таинственные и пугающие вспышки молний словно раскалывают сизую поверхность туч, обнажая в трещинах пламенеющее их нутро. Как красивы и притягательны они, и какие завораживающие, и как ужасны и смертоносны их прикосновения! Скоротечная гроза, грохоча и сверкая, уходит за горизонт, оставляя землю умытой, воздух очищенным.

В июне Шарлотта навещала свою подругу и отсутствовала в доме несколько дней. Каково было её удивление, когда по возвращении в пасторат она застала там Брануэлла, которого там быть не должно. В этот же день он получил письмо от своего хозяина, где говорилось, что в его услугах больше не нуждаются. Мистер Робинсон в резких словах выражал недовольство им и предупредил, чтобы Брануэлл не смел общаться ни с одним членом его семьи. Брануэлла это письмо ошеломило, он сделался, словно одержим, застонал, обхватил голову руками, забегал по комнате в исступлении, бормоча что-то себе под нос. В доме все перепугались, окружили его, боясь вымолвить хоть слово. Отец, вошедший в гостиную присел на диван, молчал, сопереживая сыну, наконец, он промолвил:

— Ну, что ты сынок так убиваешься. Потерял место, несправедлив к тебе хозяин, ну и Бог с ним. Бог его рассудит. Не такая уж это великая трагедия.

— Ах, папа, Вы не знаете, как это для меня важно!

— Конечно, сынок. У тебя уже есть опыт, ты другое место найдёшь.

— Да не нужно мне другого!

— Но что же сделать, коли сюда нельзя воротиться.

— В этом и беда вся!

— Нет, сынок, это не беда, и даже не горе. Неприятно, конечно…

— Да, что Вы папа говорите! Я же теперь не увижу её!

— Кого?

— Миссис Робинсон!

— Брануэлл, мальчик, мой, о чём ты?

— Я люблю её! Я не знаю смогу ли я жить вдали от неё! Ни говорить, ни видится! Я не вынесу этого! — Брануэлл больше не мог сдерживать себя и выдал свою тайну. Он, бросился на кровать, плечи сотрясались от горьких рыданий, успокоиться он никак не мог.

Признание Брануэлла сразило его родных. Сёстры застыли, они лишь бросали взоры то друг на друга, то на отца, то на брата, но всё же сочувствие отразилось на их лицах, и они потихоньку смахивали слёзы. Табби укоризненно качала головой и вытирала лицо передником. Отец поражённый будто окаменел. «Миссис Робинсон! Я не мог предположить! Она же чуть ли не в двое старше Брануэлла!» — недоумевал Патрик Бронте. — «Какая ужасная женщина! Под кровом мужа… Виновница она. Опытная хищница, соблазнила юнца, который не знал жизни, света! Обольстила лживыми речами, на которые он падок. Брануэллу нужна была сильная, умная женщина, которая смогла бы его удержать от соблазнов, поддержать своей волей, когда дух его падает от болезненной для него критики. А эта развращённая светская львица ввергла его в пучину греха! О, вероломная прелюбодейка! Каково её несчастному больному мужу, тот, кому он доверил воспитание своих сыновей, обманул его! Ах, Брануэлл, Брануэлл! Как ты мог?! Чем она ослепила твой разум? Впрочем, можно догадаться. Падшая, злобная женщина! Осквернила дом, опозорила мужа, детей! Справиться ли Брануэлл! Он такой слабый и ранимый. Теперь понятно, почему он себя так вёл. Бедный мальчик!.. Он сейчас глух к любым доводам разума. Вот не ожидал, что на склоне лет меня ждёт позор от того, на кого я возлагал все свои надежды. Господи, смилуйся над ним!..»

У Брануэлла душа разрывалась вдали от любимой, у него будто отняли часть его самого, внутри стало как-то пусто и в то же время тяжко и горько, весь свет ему не мил. Он не мог жить с этим, а побороть сил не было, как не было терпения вынести разлуку. Единственное средство забыться, и он шёл в «Чёрный Бык». Но даже изрядная порция виски не улучшала его настроения, всё виделось вокруг мерзким и враждебным, он добавлял ещё, пока не становился бесчувственным. Когда хмель проходил, вновь представала неотвратимая действительность, вовлекая его в отчаяние и тоску, и он снова прикладывался к бутылке. Круг замыкался. Родные изнывали, они страдали, видя, как Брануэлл невольно губит себя, но никакие доводы не помогали. Покоя в доме не стало. То пьяные вопли Брануэлла, то его похмельное раздражение. Иногда на короткое время он как бы останавливался и пытался рисовать, но давнее увлечение