Я открыл Эшли дверь и проследил, как она забирается в кабину.

– Не хочешь пиццы или чего-нибудь такого? – осведомился я.

– Ты не обязан, – ответила она.

Что означало: мне известно, что ты без денег. На лице у меня, наверное, выразилась такая ярость, что Эшли быстренько добавила:

– В смысле, я не голодна. Да и поздно уже.

– Отвезти тебя домой? – спросил я почти с надеждой.

– Маме без разницы, когда я приду.

– А папе?

– Мои старики развелись.

Эту фразу она произнесла с ущемленным достоинством человека, который восхищается самим фактом, но не одобряет мотивов, которые за ним стоят.

– А как же Дасти?

– Дасти? Ему-то какое дело?

Она потянулась к куче мусора на полу и схватила свадебную фотку родителей:

– Это твои старики?

Зараза, забыл прибраться.

– Фотка зацепилась за рамку, – объяснил я.

Она по-дурацки хихикнула.

– Ты похож на отца. Ой, извини. Я сожалею обо всем этом.

ОБО ВСЕМ ЭТОМ. Буквы поплыли у меня перед глазами, пухлые и мягкие, как будто гусеница из «Алисы в стране чудес» выдула их из своего кальяна. Я постарался проморгаться.

– Да, ВСЕ ЭТО и правда отстой, – сказал я.

– Эмбер очень переживала. В ней произошли такие перемены.

– Да, раньше она хоть на человека походила.

Она засмеялась. Смех сменился знакомым хихиканьем.

– Эмбер говорит, ты такой забавный.

Фотка по-прежнему была у нее в руках. Лиловый ноготь закрывал маме лицо. Мне захотелось ухватить ее сзади за шею и ткнуть мордой в стекло.

– Тебе домой не пора? – Я старался не глядеть на нее.

– Да нет пока.

– Чем займемся?

– Не знаю. Ночь такая теплая для этого времени года. Можем подъехать к водохранилищу. Одеяло у тебя в машине есть?

– Есть куртка.

Осколки стекла вонзятся ей в лоб и засверкают в лунном свете.

– Ладно, – сказала она.

Ночью в пятницу не нам одним пришла в голову мысль проехаться до водохранилища. Все эти машины – одни были закрыты и раскачивались на рессорах, на багажниках и капотах других сидели кучки подростков, пили и заливались смехом (пройдет пара лет, и они перестанут понимать, над чем когда-то смеялись) – взбесили меня.

– Давай лучше в городской парк, – предложил я Эшли.

Тут, кроме парочки на горке и другой парочки на качелях, никого не было. Я припарковал грузовичок задом к площадке для игр и радиатором к бейсбольному полю.

– Хочешь пойти туда? – Эшли не сводила глаз с круга питчера[19].

Умыть бы тебя. А то размалеванная, ужас. И это не добавляет тебе лет, наоборот, делает похожей на королев красоты среди детей, которые мелькают на телеэкране и обложках таблоидов. Особенно после того, как кого-нибудь из них убьют. Маленькая Мисс Очаровашка, Маленькая Мисс Физический Стимул, Маленькая Мисс Педофилия. Так Скип прикалывался. Филадельфийская Мисс Педофилия. В конторе заброшенной шахты мы соревновались, кто скажет эту фразу быстрее, и в руках у нас было пиво, которое мы, уже взрослые парни, сперли у отцов. Время маминых бутербродов с болонской колбасой миновало.

– Что мы будем там делать? – спросил я, вслед за ней посмотрев на круг.

– Не поняла?

– Чем займемся, говорю? – повторил я раздельно и медленно, словно говорил с умственно отсталой.

– Чем хочешь.

«А что я хочу?» – мелькнуло у меня. Вдруг она все не так поняла. Вдруг она думает, что ей предстоит выбирать между пятнашками и прятками? Вдруг это все – один большой прикол? С чего бы это Эмбер сводить нас? С каких пор она оказывает мне услуги? Сейчас Эшли пошлет меня подальше. А потом все расскажет Эмбер. И подруженциям. Сядут в кружок и пригвоздят меня к позорному столбу.

– Ты, что ли, считаешь меня уродиной?

Очень личный вопрос. Тон негромкий, доверительный.

– Да нет.

– Я на пилюлях.

Вот радость-то!

– Парни от этого прямо балдеют!

Голову мою прошила резкая боль.

– Понимаешь, о чем я? – прошептала она. – Резинка не нужна.

Руки у меня затряслись, но губы продолжали улыбаться. Меня раздирали противоречия. Очень хотелось вести себя так, как все ПАРНИ. Но что же делать, чтобы остаться собой?

– А не рано тебе хвататься за пилюли?

– Меня мама на них посадила. Чтобы я не испоганила себе жизнь, как она сама.

Она положила руку мне на бедро и придвинулась поближе. Я позволил ей поцеловать себя. Сам едва ответил. Она изумленно отшатнулась и уставилась на меня своими пустыми, будто внезапно ослепшими, глазами.

Я оттолкнул ее. Быть может, не соразмерил силу. Она въехала всем телом в дверь со стороны пассажира и ударилась голым локтем о ручку. Вскрикнула. И застыла в углу. Не от страха. От удивления.

Когда я запустил мотор, она опять накинулась на меня с поцелуями. Понеслась, словно бык на матадора. Я отмахнулся и попал ей по лицу.

Она стукнулась головой о боковое стекло и захныкала.

– Я соврал, – выдавил я. – Ты уродина.

Я поступил так ради ее же блага.

Не помню, как добрался до дома Келли Мерсер. Не помню, где оставил машину. То ли заехал домой. То ли бросил где-то на обочине. Вот и не верь после этого миссис Шанк, которая сказала Мисти, что я битый час простоял возле их дома.

Я отправился кружным путем, прошагал по рельсам, пересек ее ручей и вышел к дому с той стороны, где собаки не могли меня видеть. За стеклом в «джунглях» горел свет.

Не с кем словечком перемолвиться, вот что хуже всего. Ни Скипа рядом нет, ни папаши. Я уже большой, вполне мог бы поговорить с отцом про секс. Мы с ним как-то раз даже затронули эту тему. Когда я пошел на свое первое свидание с Бренди, он был дома и напутствовал меня словами: помни, несколько секунд экстаза не стоят целой жизни за рулем цементовоза. «Ну спасибо», – отозвалась мама с кухни. Эти «несколько секунд экстаза» запали мне в душу.

Келли сидела закинув свои длинные ноги на подлокотник белого плетеного кресла, на ней была длинная футболка и больше ничего. В руке она держала книгу, на полу стояла бутылка пива.