Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А почему ты ушел?
– В один прекрасный день я просмотрел все свои материалы и понял, что не написал ничего значительнее, чем «Человек в костюме сурка подвергся нападению».
– Это был Рюбек, парень, который объявился на праздновании Дней сурка? – уточнила одна из кассирш.
Моя попытка не привлекать внимания не удалась.
– На Холме Индюка, правда? – влезла в разговор вторая кассирша. – Он играл сурка, который развлекал толпу в городе. Тот, что работал в торговом центре, был без цилиндра.
– Да, это тот самый, – подтвердил Бад. – Парней, которые его побили, поймали. До сих пор помню, что они мне сказали: «Наконец-то нам попался этот проклятый сурок».
– И ты ушел, потому что противно стало? – спросил я.
– Меня ушли. Пенсионный возраст. Но мне нравится думать, что я сам ушел.
– А почему Келли оставила газету? – спросил я. – Потому что родила?
– Давай посмотрим. Она работала каждое лето, пока училась в колледже. – Бад помолчал, задумчиво потер подбородок рукой в старческой гречке. – А потом вернулась сюда на постоянное место жительства и проработала еще пару лет. Да, она бросила газету, когда вышла замуж и родила.
– А зачем она вообще вернулась сюда? Как-то непохоже, чтобы ей очень хотелось.
– С чего ты взял?
– Какая-то она другая. Не такая, как все.
– Ну, не знаю. Какая там другая! Недовольная, вот и все.
Между нами встал Черч:
– Она берет очень много арахисового масла. И ведь даже не для детей. Она покупает его для себя. Кроме шуток. Мне самой нравится, говорит. – Черч покачал головой. – А в нем полно жира. Я ей сказал.
– Если она здесь выросла, – продолжал я, не обращая внимания на Черча, – то должна была знать, что это за место. Что тут есть чем быть недовольным. Почему она здесь поселилась?
– Из-за любви, уверен.
– К мужу? – В моем вопросе сквозило отвращение.
– К своему деду. Она ухаживала за ним после первого инфаркта. Он прожил еще год, пока его не шарахнуло как следует. Она унаследовала его землю и осталась на ней жить.
– Видно, любила его.
Бад кивнул:
– У Келли масса энергии. Когда я с ней работал, мне казалось, она готова взяться сразу за сто дел. Деду она, судя по всему, в рот смотрела. Он был для нее вроде компаса, насколько могу судить. А когда он умер, – он постучал себя пальцем по лбу, – стрелка стала вертеться вхолостую, если понимаешь, о чем я. Думаю, она осталась на его земле в надежде, что обретет покой.
– Он дал ей землю до того, как она вышла замуж?
Бад испытующе поглядел на меня:
– Ты сегодня разговорчив как никогда. Нервничаешь перед свиданием, а?
– Так до того или после?
– По-моему, до того.
– Тогда чего ради она выскочила замуж?
– Ну, стопроцентной уверенности у меня нет. Но похоже, вопрос землевладения тут был вообще ни при чем.
– Ведь если у нее была вся эта земля и работа, ей вообще незачем было выходить замуж.
– Опять двадцать пять. Силой ее, что ли, под венец волокли? Она вышла по любви. Ты что-нибудь имеешь против Брэда Мерсера?
– Я с ним даже не знаком.
Муж меня не интересовал совершенно. Да и на свидание я опаздывал.
Я попрощался со всеми и направился к выходу. У порога услышал вопль Черча:
– Харли, мама говорит, галошики сегодня не понадобятся.
Дверь передо мной отъехала в сторону, и под общий смех я быстрыми шагами покинул магазин.
Встреча с Эшли была назначена в торговом центре у фонтана. Я все голову ломал, почему она выбрала это место, но только пока не свернул за угол у склада мануфактуры и не услышал девчоночий смех. Еще немного – и я бы сбежал, но тут одна из девчонок заметила меня и зашептала что-то на ухо Эшли. Та обернулась, помахала мне и как ни в чем не бывало продолжала болтать. Подружки встретили меня хихиканьем и глупыми кривыми ухмылками.
По правде, Эшли уже подцепила себе парня постарше. Примерного налогоплательщика, да еще и в целых трусах. Я ей на хрен был не нужен. Как и она мне. Ей просто хотелось повыпендриваться перед подруженциями.
Так мне и надо. Ишь, губу раскатал. Обмен круче не придумаешь: мою гордость на ее менжу.
Она обогнула фонтан и направилась ко мне. Я пожирал ее глазами. Фото в школьном альбоме кое о чем умалчивает.
– Привет, Харли, – сказала она.
– Привет, – буркнул я. – Надеюсь, я не опоздал.
– Мне без разницы.
Она подошла ближе и застыла. Прямо жертва богам какая-то.
– В смысле, я не хотел опаздывать на сеанс.
– Мне без разницы. Я это кино уже видела.
– Хочешь посмотреть другое?
Она повертела ладонью в воздухе и взяла меня за руку.
– Я их все видела.
И тащит меня к фонтану, чтобы подружки полюбовались.
Их было четверо, одна другой стоит. Все на одно лицо. Начесы. Подведенные глаза. Вишневая помада. Крикливые топики, шорты с бахромой и босоножки на каблуке.
Расселись по кирпичным лавкам у фонтана, выставили голые ноги и животы, вытянули шеи (так бы и ухватился). Надо ввести статью в уголовный кодекс: преднамеренное возбуждение. Я бы тогда вызвал охранников и девиц бы забрали. Всех, за исключением Эшли. Ею я занялся бы лично.
Оказалось, она не слишком разговорчива. Не сводила с меня умильных глаз и все теребила пряжку на босоножке. Мы уж в кино сидим, а она туфлю мучает. Как нагнется, низ спины наружу. Видно ложбинку между ягодицами. Даже хотелось поцеловать ее. Именно туда, не в губы.
О чем было кино, я не уловил. Какие-то визжащие подростки, письма с угрозами, трупы в багажниках. Хоть Эшли и заявила, что уже смотрела его, однако боялась не на шутку. То и дело хватала меня за руку. А ближе к концу и вовсе вцепилась мертвой хваткой. Правда, мне было плевать. Я все прикидывал в уме, сколько денег грохнул на эту халтуру, на поп-корн и пепси-колу. Если ты единственный кормилец в семье, это сильно портит удовольствие.
Из зала мы вышли, держась за руки. Эшли все озиралась: не попадется ли знакомый. На стоянке направилась прямым ходом к моему грузовичку. Я не мог понять, откуда она его знает. Разве что бывала у нас дома, пока я на работе. Потом до меня дошло: в машинах, которые привозили Эмбер в середине ночи, вечно было битком девчонок.
Я представил себе, как Эшли ходит в потемках вокруг грузовичка, поглаживает по грязному капоту и думает обо мне, а я беспробудно дрыхну в каких-то тридцати футах от нее в своих драных трусах.
Думаешь обо мне – хорошо. А вот от машины держись подальше.