— Они сейчас здесь?

— Нет, сахиб. Горничная приходит только три раза в неделю. Повар здесь утром, но вчера я ему сказал, что он больше не нужен. Тут больше некому готовить.

— Маколи жил здесь один?

— Да, сахиб, — кивнул он. — Мастер сахиб всегда жил один. Хотя у меня есть помещение за кухней.

— У него были родственники в Калькутте?

Сандеш помотал головой:

— Нет родственников. Не только в Калькутте, сахиб, но нигде нет родственников. У него есть племянник, сын его покойного брата, но племянник убит на войне, уже два года. Смерть племянника большое горе для мастера сахиба. Мастер сахиб теперь последний в семье, и у него нет отпрыска, поэтому имя семьи умирает, когда умирает он.

— Отпрыска? — переспросил я.

Слуга казался озадаченным.

— «Отпрыск» — неправильное английское слово, сахиб? Мне говорят, оно значит… ребенки?

Что ж, пожалуй, именно это оно и значит. Как я уже понял, в Калькутте индийцы, за исключением Несокрушима с его блистательным произношением, обычно тяготели к варианту английского, представлявшему собой забавную смесь викторианских выражений и неизменного настоящего времени.

— А что насчет друзей? — спросил я. — К нему часто ходили гости?

— Опять нет, сахиб. Гости ходят очень редко.

— А женщины? У него были подруги?

Он смущенно засмеялся:

— К мастеру-сахибу не ходят гости-женщины. Одна женщина иногда приходит — его секретарша, мисс Грант. Мемсахиб приходит по работе. — Он указал на папки, лежавшие на столе. — Она снова приходит только вчера вечером и забирает некоторые папки и документы.

— Вы знаете, какие папки она забрала?

— Простите, сахиб. Дела мемсахиб вне моей сферы.

Интересно — снова мисс Грант неожиданно появилась на сцене. Это могло быть невинным совпадением, но я в такие совпадения верю неохотно. Во время нашего разговора она ни словом не упомянула, что ей нужно сходить на квартиру к Маколи. Но, с другой стороны, зачем бы она стала об этом рассказывать?

— У Маколи-сахиба были враги?

— Мастер-сахиб — очень порядочный человек, — довольно резко ответил Сандеш. — Все его очень любят.

Я не сдавался:

— Был ли кто-то, кого он сам не любил?

Слуга немного подумал.

— Стивенс-сахиб, — сказал он. — Номер два после мастера-сахиба на службе. Я слышу, мастер-сахиб часто говорит, Стивенс-сахиб — негодяй и мошенник. Мастер-сахиб всегда глаз да глаз за махинациями Стивенса-сахиба. Он говорит, Стивенс-сахиб завидует, что у мастера-сахиба хорошие отношения с губернатором-сахибом.

— Вы в последнее время не замечали ничего необычного в поведении Маколи-сахиба?

Он помолчал, задумчиво почесывая шею.

— Я не хочу дурно говорить о мастере-сахибе.

Я сменил тон. Иногда нужен твердый подход.

— Вашего работодателя убили, и это полицейское расследование. Отвечайте на вопрос.

Слуга вздрогнул и стал рассказывать, то и дело сбиваясь:

— В последние три-четыре месяца… мастер-сахиб ведет себя совсем не как положено. Он уходит поздно вечером, приходит в разное время. Сначала он воздерживается от всякого алкоголя, потом в последний месяц снова пьет очень сильно…

— У вас есть какие-нибудь догадки, что могло вызвать подобные перемены в его поведении?

Сандеш покачал головой:

— Это я, к сожалению, не знаю, сахиб.

— А когда вы в последний раз видели Маколи?

Он подумал.

— Во вторник вечером. Перед тем как он идет в клуб «Бенгалия».

— Он говорил вам, когда собирался вернуться?

— Нет, сахиб. Мастер-сахиб обычно не делится со мной своим расписанием. Только когда хочет, чтобы я что-то подготовил для него.

— А что собирается в тот вечер поехать в Коссипур, тоже не говорил?

— Совершенно нет, сахиб.

— Он вообще ездил туда раньше?

Слуга снова насторожился. В глубине его глаз словно захлопнулись ставни.

— Я не знаю, — твердо сказал он. — Я уже говорю это все инспектору-сахибу, который был вчера.

Сахибу? Когда в дверях он сообщил мне, что уже говорил с полицией, я решил, что речь шла о местных констеблях, пришедших сообщить ему о смерти хозяина. Я точно не отправлял сюда никого из полицейских-сахибов и понятия не имел, кто бы мог это сделать, кроме разве что лорда Таггерта.

— Как звали инспектора? — спросил я.

— Я не знаю, сахиб.

— Как он выглядел?

— Он выглядит как вы, высокий и волосы такого же цвета, но у него усы. И у него форма очень похожа на вашу.

Мог ли это быть Дигби? В принципе, мог, но никто бы не сказал, что он похож на меня. Однако, с точки зрения индийца, мы все, вероятно, на одно лицо.

— Какие вопросы задавал вам тот инспектор?

Слуга поколебался.

— Он больше всего спрашивает о мастере-сахибе и Коссипуре. Он очень настаивает, но я говорю ему, что ничего об этом не знаю. В конце концов он верит моим утверждениям. Потом просматривает папки мастера-сахиба, — он снова показал на стол, — и его личные бумаги.

— А где его личные бумаги?

— В кабинете мастера-сахиба.

Слуга проводил меня в комнату без окон, размером не превышавшую встроенный шкаф. Почти все пространство занимали письменный стол и полки. Папки и разрозненные листки бумаги были беспорядочно разбросаны по столу.

— Я не имею возможности убрать папки на место после осмотра инспектора, — извинился слуга.

Я просмотрел часть документов, лежавших на столе. Главным образом это были письма делового характера — обращенные к Маколи прошения от самых разных людей. Они просили его помощи в сделках с землей, налоговых вопросах и так далее. Имена просителей были мне незнакомы, а вот на полке над столом стояло несколько темно-желтых папок, озаглавленных «Бьюкен».

Я вытащил одну из папок и пролистал ее. Это была переписка за 1915 год, в основном письма от Джеймса Бьюкена, некоторые напечатанные, некоторые написанные от руки, и копии ответов Маколи, оттиснутые забавным угольно-черным цветом, характерным для копировальной бумаги. Насколько я мог судить, в письмах тоже затрагивались деловые вопросы: забастовка на одной из джутовых фабрик Бьюкена, проблемы с речной транспортировкой, с которыми столкнулся Бьюкен, когда вывозил каучук с одной из своих плантаций в Восточной Бенгалии, — ничего, что могло бы вызвать подозрения. Впрочем, я и сам не знал, что хотел найти.

— Инспектор забирал с собой какие-нибудь папки? — спросил я.