— А что англо-индийцы? — спросил я.

Она засмеялась:

— Мы не лучше других. Мы зовем себя британцами, всё повторяем за вами и называем Британию «родиной», хотя для большинства из нас самая ближняя к Англии точка, где мы бывали, — это Бомбей. И мы отвратительно ведем себя с местными. Называем их «черномазыми» и «кули», как будто тем самым хотим показать вам, насколько от них отличаемся. И мы невозможные патриоты. Ты знал, что самые частые имена в нашей среде — Виктория и Альберт? Нет более преданных слуг империи. А знаешь почему? Потому что нам страшно подумать о том, что будет с нами, если и когда настоящие британцы все-таки уедут из страны.

— Целая страна лицемеров и лжецов? — удивился я. — Может, вам стоит быть менее строгой, мисс Грант?

Тут подошел Альберт с десертами. Она улыбнулась мне своей чудесной улыбкой.

— Ну, может, бывают и исключения, — сказала она, кладя руку на плечо Альберта, который как раз ставил тарелки на стол. — Например, когда наш Альберт говорит, что готовит лучшее крем-брюле во всей Индии, то так оно и есть.

Мы расправились с обедом и продолжили беседу за кофе. Энни поинтересовалась, есть ли у меня семья. Я ответил, что нет. Это была правда — по крайней мере, часть правды.

До этого мы старательно избегали упоминать Маколи, но он присутствовал при нашем обеде, подобно призраку Банко[45]. В конце концов мне пришлось коснуться этой темы, но я начал по возможности издалека.

— Как дела на работе? — спросил я.

— Полная неразбериха, — вздохнула Энни, — но уже значительно лучше, чем вчера. Мистер Маколи занимался столькими делами сразу, его подпись требовалась на стольких документах, что без него встала работа у половины отдела. Однако понемногу все налаживается.

— Уже назначили преемника?

— Официально пока нет, хотя понятно, что должность займет мистер Стивенс. Он взял на себя бо́льшую часть задач мистера Маколи, и меня уже назначили его секретаршей.

— Как удачно. Мне нужно с ним поговорить. Ты не могла бы устроить мне встречу?

Она кивнула:

— Займусь этим, как только вернусь на работу, но не обещаю, что получится быстро. Он совершенно завален делами.

— Кстати, что он за человек? — поинтересовался я, припомнив слова слуги Маколи.

— Мистер Стивенс? Мне кажется, довольно приятный. Он из более молодого поколения, постоянно что-то улучшает.

— Как он ладил с Маколи?

Она улыбнулась:

— Ну, скажем так, они не всегда смотрели на вещи одинаково. Мистер Маколи был довольно консервативен и не все предложения мистера Стивенса принимал с готовностью.

— Им случалось спорить?

— Иногда.

— А в последнее время?

Она замялась.

— Пожалуйста, Энни, — попросил я. — Ты этим не выдашь ничьих секретов, а мне важно знать.

Энни помешала свой кофе.

— На прошлой неделе, — сказала она, — в четверг или в пятницу, точно не скажу, Стивенс ворвался в кабинет Маколи. Я сижу от него через стену, и дверь между нашими кабинетами была приоткрыта. Он практически обвинил Маколи в том, что тот подправил какой-то законопроект.

— Стивенс ему угрожал?

Она снова замялась.

— Открытым текстом — нет, но намекнул, что Маколи об этом пожалеет.

Это было интересно.

— И что ответил Маколи?

— Признаться, робким нравом он не отличался, — засмеялась Энни, — так что не остался в долгу.

— А ты не знаешь, из какой области был этот законопроект?

— Каучук. Кажется, что-то о пошлинах на импорт из Бирмы.

— Они поспорили о налогах? — переспросил я обескураженно.

С предположением, что Маколи мог убрать завистливый коллега, приходилось распрощаться. Госслужащие и так довольно сдержанный народ, но даже будь они вспыльчивы как порох, несогласие по вопросу налогов на каучук вряд ли тянуло на мотив для убийства. Я решил двигаться в другом направлении.

— Маколи когда-нибудь брал работу на дом?

— К сожалению, постоянно, — ответила Энни. — Работа была смыслом его жизни.

Почему-то мне стало неуютно от ее слов.

— Отчего же «к сожалению»?

— Оттого что время от времени документы куда-то девались, и я никогда не знала, потерялись они совсем, оказались по ошибке в другой папке или лежат дома у Маколи.

— Его смерть, наверное, здорово все усложнила.

— Да, возникли некоторые трудности, — согласилась она. — Как я вчера уже говорила, Маколи отвечал за кучу вопросов. Многие дела в отделе не двигались без его подписи. И тут мы не можем найти кое-какие документы, которые мистер Стивенс должен был срочно подписать вместо Маколи. В конце концов мне пришлось идти в квартиру мистера Маколи и искать их там.

— Нашла?

— К счастью, да. Иначе бы вышел страшный скандал. Но Стивенс подписал их только сегодня утром. В итоге мы опоздали где-то на день, не больше. Не идеально, но и не конец света.

Это объясняло ее визит в квартиру Маколи. Я облегченно вздохнул, и вместе с этим вздохом благодарно рассеялись все мои сомнения касательно мисс Грант.

— А как идет твое расследование? — спросила она.

Сперва я хотел по привычке отделаться какой-нибудь ничего не значащей чепухой. Честно говоря, так и следовало поступить. Но у меня слабость к красивым женщинам. Они меня обезоруживают. А может, мне просто не хочется их огорчать. Я допил кофе и рассказал ей все как на духу: что пока все мои поиски скорее генерировали тепло, чем проливали свет, и что, по моим ощущениям, все опрошенные что-то недоговаривали.

— Надеюсь, это ты не обо мне, Сэм? — сказала она.

— Конечно, нет, — поспешил я ее уверить. — Мне кажется, ты чуть ли не единственная, кто рассказал все.

Я простился с Энни на ступенях «Дома писателей» и пешком направился обратно на Лал-базар, стараясь выжать как можно больше из редкой тени, отбрасываемой зданиями на моем пути.

На столе меня ждали три новые записки на желтой бумаге, и я уже начал подозревать, что в мое отсутствие кабинет выполняет роль вспомогательного почтового сортировочного центра. Первая записка была снова от Дэниелса с просьбой зайти к нему. На ней стояла пометка «срочно», поэтому я смял ее и отправил по адресу — в мусорную корзину.

Вторая была от Банерджи. Он поговорил с посыльным из клуба «Бенгалия», и тот рассказал, что в ночь, когда был убит Маколи, Бьюкен отправился спать сразу, как только разъехались гости, и вышел к завтраку следующим утром около десяти часов. А вот с кем Бьюкен разговаривал в тот вечер, сержанту выяснить не удалось: администратор то ли не смог, то ли не захотел ответить на этот вопрос.