— У него много было друзей? — спросил я.

Бьюкен отрезал себе еще кусочек манго.

— Не особенно. И сразу вам скажу, капитан: я не знаю почему. Наверное, он просто был не особо общительный.

— Как думаете, это могло быть связано с его происхождением?

— В смысле, с тем, что он был из Тейсайда? Сомневаюсь, капитан. Мне это никогда не мешало.

— Я имею в виду его социальный слой.

Бьюкен обдумал мои слова.

— Хм, я понимаю, о чем вы. Но, говоря начистоту, капитан, Калькутта — такое место, где у человека, который пользуется расположением губернатора, недостатка в друзьях не будет — во всяком случае, в друзьях определенного сорта. Пожалуй, будет правильнее сказать, что ему они были не нужны.

Что ж, это, по крайней мере, совпадало с рассказом мисс Грант.

Я сменил направление беседы.

— Замечали ли вы какие-нибудь изменения в его поведении в последние несколько месяцев? Насколько я понял, он, кажется, ударился в религию?

Лицо Бьюкена снова помрачнело:

— Вы о чепухе, которой забивал его голову этот пастор?

Я кивнул.

— Что вам сказать? Не так давно какой-то пастор-кальвинист по имени О’Ганн приехал сюда из Южной Африки. Из тех фанатиков, которые верят, что Бог велит нам спасать язычников от них самих. Он знал Маколи с давнишних времен. Он даже знал жену Маколи.

— Маколи женат?

— Был женат, — пояснил Бьюкен. — Она умерла много лет назад, еще в Шотландии. Может, именно поэтому он и решил перебраться сюда.

Получалось, что мы с Маколи могли приехать в Калькутту по одной и той же причине. Не самое вдохновляющее совпадение.

Я постарался сосредоточиться. Бьюкен продолжал:

— В общем, я глазом не успел моргнуть — а он уже каждое воскресенье ходит в церковь и поговаривает о том, чтобы бросить пить. Можете себе представить, капитан, насколько это серьезный шаг для шотландца?

— Что вы можете рассказать об этом человеке, Ганне? — спросил я.

— Толком ничего. Я его и видел-то так, несколько раз. Скажу просто: у нас с ним мало общего.

Он достал из жилетного кармана золотые часы и демонстративно на них посмотрел.

— Господа, не хочу показаться грубым, но к двум я должен уже вернуться в Серампур, так что, боюсь, нам пора заканчивать.

— Конечно, сэр, — откликнулся угодливый Дигби и начал подниматься с кресла.

Я положил руку ему на плечо.

— Еще буквально пара вопросов, сэр. Если вы не возражаете.

Бьюкен кивнул.

— Насколько нам известно, вечером накануне убийства Маколи был здесь на приеме, который устраивали вы?

— Так и есть, — ответил он, устремляя взгляд на раскинувшиеся внизу сады. — У меня был небольшой прием для нескольких американцев, которые искали крупных поставщиков. Я решил, что вечер, на который приглашены самые сливки калькуттского общества, произведет на них впечатление. Я бы самого вице-короля позвал, если бы он был в городе. Вы же знаете этих американцев — так гордятся своей республикой, но при этом с каждым, у кого есть титул, носятся как курица с яйцом. Я часто думал, что заработал бы на американцах гораздо больше, будь я лордом.

— В котором часу ушел Маколи?

— Точно не скажу. Я был занят другими гостями, но, наверное, где-то между десятью и одиннадцатью.

— Вы знаете, куда он отправился дальше?

Бьюкен покачал головой:

— Не имею ни малейшего понятия, капитан. Я считал, что он едет домой.

— Что ему было нужно в Черном городе? У вас есть какие-нибудь предположения?

— Ни единого, — ответил Бьюкен. В его голосе слышалось раздражение. — Не лучше ли вам спросить Ганна? Я почем знаю? Может, Маколи там ему помогал спасать язычников. — Он безрадостно засмеялся. — А теперь, господа, мне и правда пора.

Бьюкен поднялся и протянул мне руку.

— На следующей неделе я снова устраиваю небольшой прием, капитан, — сказал он, направляясь к застекленным дверям. — Приходите. Если будете свободны. Буду рад представить вас сливкам калькуттского общества. Ты тоже, конечно, приглашен, Дигби. Мой секретарь известит вас о деталях.

Он ушел, и мы с Дигби опустились обратно в кресла. Я смотрел вниз, на зеленые лужайки. Там, в некотором отдалении, Несокрушим общался с садовником.

— Ну, приятель, что ты об этом думаешь? — спросил, улыбаясь, Дигби.

— Что ж, эта религиозная история мне кажется любопытной, — ответил я. — Наверное, стоит разобраться в ней получше.

— Считаешь, какие-то местные отправили его на тот свет за проповеди?

Это казалось маловероятным. Я не мог себе представить, чтобы компания местных фундаменталистов убила Маколи за то, что тот нес им Благую весть. Пожалуй, я бы охотнее поверил в то, что сам Господь решил пришибить Маколи ударом молнии просто шутки ради. Всемогущий, как я всегда подозревал, вполне способен на подобные выходки. Так или иначе, я пока что больше не собирался делиться с Дигби своими мыслями. Что-то от меня ускользало — какая-то связь, которую я никак не мог уловить. Не знаю, было ли дело в жаре, в опиуме или в неописуемых блюдах миссис Теббит, но почему-то я соображал хуже, чем следовало.

— Просто мы должны учитывать все возможности, — сказал я.

Когда мы вышли наружу, Дигби подал знак водителю, я же отправился разыскивать Несокрушима. Солнце уже палило немилосердно, и я обнаружил сержанта сидящим на скамейке в тени палисандрового дерева, с фиолетовым цветком в руке. Он был погружен в свои мысли. Я окликнул его. Мгновенно очнувшись от грез и выронив цветок, Несокрушим вскочил и поспешно подошел ко мне.

— Мы же договорились — не прохлаждаться.

— Прошу прощения, сэр, я просто…

Мы зашагали через газоны ко входу в здание. Автомобиль ждал с работающим двигателем. Дигби наблюдал за нами, сидя на заднем сиденье.

— Узнали что-нибудь интересное?

— Возможно, — ответил Банерджи. Чтобы поспевать за мной, ему приходилось почти бежать. — Мы выкурили по сигарете с одним посыльным, который дежурил позапрошлым вечером.

— Вечером, когда Бьюкен устраивал прием?

— Да, сэр. Как выяснилось, мероприятие было по меркам мистера Бьюкена скромным. Обычно его приемы продолжаются до двух или трех часов утра, этот же закончился уже к полуночи.

— Посыльный случайно не видел, как уходил Маколи?

— Видел. По его ощущениям, было около одиннадцати, и тут начинается самое интересное. Он сообщил мне, что перед тем, как Маколи уехал, они с Бьюкеном отделились от остальных гостей и минут на пятнадцать удалились в другую комнату. Когда они снова появились, у Бьюкена было раскрасневшееся лицо, а Маколи ушел, не сказав никому ни слова. Затем Бьюкен куда-то звонил с телефона, предназначенного для членов клуба.