папку, которую не любила больше всего: сообщения, поступающие с этой пометкой, редко были хорошими, а точнее сказать, почти никогда.

– Может быть, ещё одна деталь, за которую удастся зацепиться? – Серафима Игнатьевна взглянула на помощницу с надежной, ожидая нужных им новостей, но та отрицательно качнула головой:

– Не-е-ет… Это Макс…

Было заметно, как губы у Светланы слегка задрожали, а синяки под глазами вновь обозначились резче и сильнее, будто бодрость и хорошее настроение внезапно увяли и осыпались с неё как нежный майский цвет.

– Но вчера он был в полном порядке. И врачи уверяли, что опасность позади! – старуха недоуменно вскинула брови.

– Дело совсем в другом. И зачем только я оставила его одного? – Светлана закрыла лицо руками, словно готова была расплакаться, и пробормотала чуть слышно, так что Серафиме Игнатьевне пришлось напрячь весть свой слух: – Он впал в детство… И это моя вина! Не нужно было верить пустым разговорам о том, что всё уже хорошо… Я же чувствовала, что с ним что-то происходит!

– Не стоит всегда и во всём винить только себя. Ясно, что у него были причины, о которых мы не могли ничего знать.

– Я сейчас же еду к нему! – Светлана отняла руки от лица и решительно сжала их, так что тонкие, полупрозрачные пальцы тесно сплелись друг с другом, выдавая ту силу, о которой сложно было судить, глядя на это почти неземное существо.

– Ты прекрасно знаешь, что это ничего не даст. Хотя бы потому, что дорога в детство давно уже закрыта для нас с тобой.

– Но что же делать? Нельзя же сидеть здесь и ждать!

– Во-первых, успокоиться. Если я останусь сейчас без помощницы, это не решит наших проблем. А во-вторых, нам нужен кто-то помоложе. Тот, кто ещё знает и помнит, как это быть ребёнком.

– Понимаю, кого вы имеете в виду. Только… – Светлана помедлила, словно не желая признаваться самой себе, что и этого шанса у них уже нет. – Они уехали. Обе. Вместе со своей тётей.

– Ты уверена?

– Я столкнулась с ними по дороге сюда. Все трое выглядели очень взволнованными и ужасно спешили. Не знаю, что там у них произошло, но, видимо, они вернутся нескоро.

– Как же это некстати! Я совсем забыла о том, что она едет за ними! – Серафима Игнатьевна откинулась в кресле и задумалась, нахмурив лоб и уставившись в одну точку.

– Сколько времени нужно, чтобы вернуть Макса обратно?

– Хотя бы один день.

– Но мы ведь можем разменять один день детства на одну ночь здесь? – Светлана робко взглянула в суровое лицо старухи: ей всегда было немного не по себе, когда та становилась такой замкнутой и скрытной. – И никто даже ничего не заметит. Я обещаю быть очень осторожной…

– В общем-то это, конечно, возможно. Но только придётся ждать до вечера. А я не уверена, что мы вправе потерять столько времени зря. Неизвестно, что ещё может произойти!

– Но у нас нет выбора. Иначе мы сохраним время, но потеряем Макса! – голос Светланы дрогнул, а потом, как будто спохватившись и оправдываясь за что-то, она добавила уже совсем другим, примирительным, тоном: – А вы ведь знаете, как нам нужен ещё один помощник…

– Хорошо. Пусть будет по-твоему.

Старуха достала свою любимую энциклопедию, с которой не расставалась почти никогда, и, открыв её, начала что-то внимательно изучать, по-прежнему погрузившись в свои мысли и строго нахмурив лоб. Светлана знала, что сейчас лучше не вмешиваться, но не могла удержаться и не спросить о том, что волновало её больше всего:

– И кого же вы хотите отправить за ним?

– Конечно, Леру.

Старуха сказала это, не отрывая от книги глаз, так, будто давно уже знала точный ответ и была уверена, что он известен и всем остальным.

– Но она не такая внимательная и рассудительная, как Тоня. Может выкинуть что-то, чего от неё никто не ждёт.

– Вот именно это нам сейчас и нужно. Кто-то отчаянно смелый. Да к тому же ещё отзывчивый и чуткий…

Серафима Игнатьевна перелистнула страницу, с интересом разглядывая то, что там написано. Видимо, она нашла что-то важное, и Светлана примолкла, не рискуя больше отвлекать её от дел. В конце концов, никто лучше неё не знает, что выбирать.

* * *

Телефонный звонок тётя Алина услышала ещё в ванной и сразу же кинулась в комнату, боясь, что связь оборвется раньше, чем она успеет отыскать свой телефон. Новости были сейчас особенно необходимы, чтобы оценить ситуацию и свои шансы повлиять на неудачный исход дел. А в том, что он неудачный, она ни капли не сомневалась: слишком подозрительным было долгое молчание со стороны тех, на кого она рассчитывала и от кого хотела получить главный результат.

– Виталий Сергеевич? Куда вы вчера так внезапно пропали, даже не посчитав нужным поставить в известность меня? – сухо процедила она, услышав голос своего заместителя, что уже само по себе было неплохим знаком, дающим возможность надеяться на некий компромисс.

– В министерстве образования пришлось подождать приема, – так же сдержанно ответил Виталий Сергеевич, хотя и без единой нотки смущения или вины. – Да и сам разговор затянулся, так что связаться с вами вчера я уже не мог.

– Надеюсь, поправки к первоначальному проекту несущественны и не затрагивают основных пунктов, без которых невозможно выполнить намеченные планы, кардинально не пересматривая их?

– Но вы же поручили мне доложить ВСЁ министру образования и узнать его мнение на этот счёт.

Виталий Сергеевич произнес это с некоторой долей удивления, после чего наступила продолжительная пауза, во время которой Алина Викторовна лихорадочно соображала, что её заместитель хочет этим сказать, а он сам недоуменно молчал, ожидая реакции и, возможно, новых указаний, но не гнетущей тишины в ответ.

– Что значит ВСЁ? А как же наш вчерашний разговор? Неужели… – Алина Викторовна не могла поверить тому, что такое вообще может быть.

– Но вы же сами на этом настояли, хотя я и пытался вас переубедить!

– Какая глупость! Неужели вы хотите сказать, что это я распорядилась провалить то, над чем мы работали столько лет? – голос Алины Викторовны сорвался на крик.

– Я не понимаю ваших претензий лично ко мне, после того как…

– Ах, вот оно что! Мои претензии? Лично к вам?

Видимо, Виталий Сергеевич всё ещё надеялся перевести разговор в деловое русло, но было слишком поздно: лавина, грозно нависавшая над краем все последние дни, наконец не выдержала и сорвалась. Алина Викторовна не могла больше сдерживать себя и, забыв обо всем, дала волю своему гневу и раздражению, ни капли не