— Потолкуем таже, мужи думны ждут, — резюмировал государь и подозвал путного дьяка, велев ему поставить в тронном зале отдельный стулец для княжича.

Сводчатые палаты тронного зала были расписаны особо красочно, словно картинная галерея, зверями сказочными и вьющимися цветами. На возвышении громоздилось массивное кресло из дерева темных пород с бархатной зелёной подушечкой под задницу. Вдоль стен и окон по периметру лепились обычные лавки, на которых уже сидели бородатые мужики, разряженные как попугаи в своих одеяниях.

Отдельно слева от трона на лавочке восседал сухенький Паисий со своим суровым лицом. Я немного труханул. Показалось, что сейчас старец при виде меня как вскочит, как наставит грозно свой перст и проверещит в мой адрес истошным голосом какие-нибудь проклятия, яростно топоча ногами. На самом деле на меня он даже не взглянул, погружённый в свои думы. Справа на такой же лавочке расположился князь Жеховской. Ещё раз поразился сходством с экранным викингом. У входа в зал располагалась пара маленьких столиков, похожих на конторки, за которыми стояли дьяки.

Когда мы с отцом, величественно вышагивая, вышли из дверей, бояре неторопливо с достоинством встали и поклонились. Игумен склонился, не поднимаясь, опираясь на тэобразный посох. Отец сел в креслице на возвышении, а я на выторгованный стулец между троном и лавочкой викинга, сопровождаемый его внимательным взглядом из-под густых бровей. Пока я опускал на сидение свой тощий задок, подскочил мальчик и резво подложил туда маленькую подушечку. Сливки галичского высшего общества бесцеремонно пялились на меня, не скрывая своих эмоций на лицах. В основном преобладал обыкновенный интерес, но были и откровенно недоброжелательные взгляды. Дворецкий поднялся и провозгласил:

— Государь наш, княже Юрие Дмитриевич. Дума, тею звана, собралась вся.

— С Божьей пособем починем, — ответствовал князь, оглядывая собравшихся. Служки внесли и поставили посередине тронного зала поставец с иконами, зажгли свечи. Все встали, в том числе и сам правитель. Отец Паисий лично провёл службу во благое течение дел. Вопреки моим опасениям, песнопения быстро завершились.

У князя со старцем завязалось обсуждение какого-то удивительного события, произошедшего в Галиче недавно. Якобы очередной ангел спустился с небес и чего-то там такое необычное натворил. Чем больше прислушивался, тем больше покрывался пупырышечными мурашками. Так это же я своим божественным дыханием отроковицу оживил поцелуем в уста. Правда, трудно теперь сказать, насколько моё дыханием было божественным, без отсутствия средств гигиены ротовой полости.

Упс, кажется пресловутая бабочка Бредбери подпала под мою вездесущую лапу. Батя естественно вспомнит о дурацких пророчествах Паисия и тут же полезет на Москву при невыгодных обстоятельствах. Что из этого получится, остаётся только гадать. Старец тоже был не в восторге от происков божественных сил и активно выражал сомнения в истинности произошедшего знамения, советуя не торопиться принимать окончательные решения. Он недавно приступил к исполнению своих религиозных обязанностей после организованной мной болезни и ещё не разобрался во многих делах.

Наговорившись со старцем, князь повернул ко мне своё лицо и велел подняться со своей скамейки. Я в недоумении исполнил его приказание.

— Советочи мои драгие, примайте маво сына Димитрия постольником моим, — проникновенным басом представил он меня боярам.

Ответом было дружное молчание погрузившихся в шок собравшихся бородачей.

— Государь наш, Димитрие неразумен паки для детелей державных по младоумию, — рискнул первым возразить боярин Морозов.

Гул большинства боярских голосов свидетельствовал в пользу мнения дворецкого:

— В скорби головной пребывах, ажно вящим детельником явлен…

— Желудёв снидать повелит…

— Библы злопакостны чтит…

— Важнолетия дожидатися требно…

— Помяните пращура маво Александра Невского, кой в лета малыя в Новуграде вящим князем сел. А отрок Василей деи годами зрел, восшед на Московское княжение? — возвысил голос князь, — Димитрие к державным детелям похотой воспылал. Помале обручен буде с княжной млада Боровской Марьей Ярославной. Пред ликом Всевышнего воззрелым мужем явне.

— В деяниях достославна князя Невска измлада проявлена бысть мудрость и отвага от духа свята. Ибо молитвами неустанны Христа сладчайша восславих и возлюблях. Посему воззрел ране и княжение отичем доверено было. На сем посту деяния вящи сотворены им беша, — возразил тихим голосом старец Паисий, — Димитрие же в почитании канонов христиански несть усерден, речьми дерзок, неслушен. Духом благостным, святым несть преисполнен. Аще детелю вящу сладит, тако и бывать ему постольничим. Сяк мой глагол.

Помрачневший князь с мнением церковного иерарха не согласился:

— Деи несть промысел божески сына маво к жизни воскресех, святый отче? Разумом он ладен и речами быстр. Вровень с мужами вящи, достойны.

И, обращаясь ко всем присутствующим, добавил:

— Порядите сами, бояре мои, иже деяти ми.

Хотя кто-то и высказывался в защиту меня, но этих мнений оказалось явно недостаточным. Моё постольничество к моему же облегчению благополучно захирело. Одновременно обсуждали мою предстоящую женитьбу. Было решено отрядить послом в Серпухов к правившей обширным наследием своего достойнейшего мужа престарелой княгине Елене Ольгердовне боярина Патрикея Коняву. Единственный, оставшийся в живых после страшного мора наследник мужского пола — внук Василий Ярославич — был ещё сильно молод, чтобы заниматься государственными делами.

Далее с подачи боярина Морозова, ведущего себя как полноправный спикер, дума перешла к общим вопросам. Пожелало выступить сразу несколько участников думы. Начались долгие и скучные обсуждения хозяйственных тем. Заслушивались дьяки, читающие свитки с докладами тиунов и волостелей, решались споры между владельцами поместий, принимались решения по татьбе в различных местах государства. Владельцы поместий всерьёз опасались, что смерды не смогут выплатить аренду и взбунтуются. Просили князя хотя бы на год снизить денежный выход в казну.

Князь прервал боярское нытьё величественным движением руки и подозвал спикера. Морозов в свою очередь подозвал думного дьяка и шепнул ему что-то на ухо. Дьяк стремительно исчез за дверями зала и через минуту вернулся, торжественно провозгласив:

— Киличей поставленника велика князя Московска боярина Ивана Дмитриевича Всеволожа к князю велику Звенигородску и Галицку Юрию Димитриевичу.

В зал энергичной походкой вошёл моложавый мужчина в богатом узорчатом малахае, с еле заметной растительностью на скуластом, азиатском лице. Склонившись перед троном, он протянул свиток. Подошедший думный дьяк забрал послание из рук посла и передал князю. Мельком взглянув в развёрнутую бумагу, государь обратился к послу:

— Сказывай, муж московски, с чем пожаловал в град славны Галич.

Последовало витиеватое изложение сути привезённого документа со всеми возможными пожеланиями и любезностями. Если отбросить всё лишнее, то в нём боярин Всеволож, оставленный на управление всеми делами московского княжества, пенял князю Юрию, что тот порушил крестное целование и не исполнил должный выход ордынский с уделов своих в должный срок. Скоро новый выход надобно де готовить, а старого всё ещё нет. Временщик московский желал знать, когда князь Звенигородский исполнит предначертанное в докончальной грамоте и назначит точную дату посылки в Москву денежного сбора.