Нам приходит в голову, что это, может быть, для нас проверка – просто совсем непохожая на те испытания выносливости, что мы успели вынести в своей жизни. А потому мы ходим вокруг дома и громко ее зовем, пока не садится голос. Открываем кухонные шкафчики, что не открывались, наверное, годами, не находя там ничего, кроме каких-то старых щеток да едкого мышиного духа. Заглядываем даже в морозильную камеру и в холодильник – оба достаточно большие, чтобы вместить совсем не крупную женщину. Открываем угольный подвал, запертый уже годами, – небольшой отдельный закуток с дверцей-люком позади дома, хотя одна мысль об оставшейся там черной пыли и мраке заставляет нас содрогаться. Там тоже ничего.

– Мы нынче видели вашу мать. Рано утром, – сообщает нам у бассейна Ллеу, где он упражняется, отжимаясь, у самой воды.

При виде, как он двигается, я втайне испытываю глубокое волнение, откладывая это в памяти наряду с другими его движениями. Когда мы оказываемся рядом с ним, Ллеу прекращает зарядку, встает и, слегка запыхавшись, глядит на нас сверху вниз. Волосы у него торчком, глаза усталые.

– Она отчалила еще до рассвета. Перед уходом постучалась к нам. Не хотела вас беспокоить.

– Вам следовало бы нас разбудить, – говорит Грейс. – Она никогда не ездит на большую землю. Никогда. Туда всегда отправлялся Кинг.

Кинг, чье массивное тело способно было вынести любые, витающие там в воздухе, токсины, которые мы здесь, у себя, в силах обезвредить.

– К тому же мы не делали дыхательных упражнений, – вставляет Скай.

Но Ллеу только пожимает плечами:

– Я только знаю, что она взяла моторку и уплыла.

Вместе мы идем на берег – и так и есть, у пирса виднеется лишь гребная лодка.

– А почему не поехал вместо нее ты? Или Джеймс? – не унимается Грейс. – У вас это быстрее бы получилось.

– Ты и правда очень хочешь нас отсюда спровадить, да? – беспечно отзывается Ллеу. – Просто я пока что не готов оставить одного Гвила, он еще слишком слаб. К тому же за нами скоро прибудут наши люди, и нам сейчас лучше держаться вместе. Вообще, мы все с ней обсудили.

Некоторое время мы молча глядим на одинокую лодку, пришвартованную в конце пирса и с расстояния кажущуюся совсем малюсенькой.

– Ваша мать – неподражаемая женщина, – с легким смешком говорит Ллеу, тряхнув головой. – Мне кажется, вы ее просто недооцениваете.

– То есть теперь вы, значит, с ней в друзьях? – вскидывается Грейс, сразу посуровев. – С чего бы она оставила нас вместе с вами?

– Она должна была нас предупредить, – говорит Скай, ногой откидывая на песок камешек, за ним другой.

Тут Ллеу вскидывает руки.

– Да ладно вам уже, – говорит он, взглядывая на меня. – Вы теперь хозяйки в доме. А это, надо думать, означает, что вы теперь диктуете здесь правила.

– Будем жить как обычно, – решает Грейс. – Она может вернуться в любой момент.

Ллеу бросает долгий взгляд на море, ладонью прикрыв от яркого света глаза.

– Вы уже взрослые люди, – молвит он, снова поворачиваясь к нам. – Делайте, что хотите.

Вернувшись с сестрами в столовую, мы рассаживаемся на наши обычные места, смиряясь с новыми обстоятельствами. Скай раскладывает из ножей и вилок разные геометрические фигуры. Грейс долго глядит сквозь окно на пустынный пляж, не делая Скай замечаний, чтобы оставила приборы в покое.

– Отпуск от мамы, – произносит вдруг Грейс и закатывается нервным смехом.

Ведь разве не об этом мы, сестры, даже не осмеливались и мечтать! Мы со Скай присоединяемся к ней, тоже истерически хохоча.

Угомонившись наконец, мы едим вчерашний хлеб, намазывая его остатками меда, засахарившегося на донышке банки. Мужчины появляются в столовой, когда мы уже заканчиваем завтрак, и мы, приветствуя их, вскидываем руки. Джеймс ведет перед собой, сжимая за плечи, Гвила. Все они в хорошем настроении. Ллеу, встретившись со мной глазами, украдкой подмигивает.

Мне следовало бы вместе с сестрами и дальше идти разыскивать мать, однако возможность побыть наедине с Ллеу слишком притягательна, чтобы ее упустить. Надо найти какой-то предлог. Хоть какой угодно. «Она может вернуться домой в любое время, – говорю я себе. – Пока что ничего чрезвычайного не произошло». И все же, несмотря на свой радостно-возбужденный настрой, я злюсь на то, что она оставила нас, никак не предупредив.

Ллеу не оказывается ни в комнате отдыха, ни в бассейне, ни в леске. Наконец я нахожу его на заброшенном теннисном корте – он лупит заплесневелыми мячиками в размякшую от дождей и возраста сетку. Когда я возникаю в его поле зрения, он не подскакивает от радости, а просто между ударами наклоняется за другой ракеткой и кидает ее мне. Какое-то время мы играем с ним в липкой полуденной жаре, и постепенно во всем теле начинает ощущаться тяжесть и неповоротливость. Вскоре, поглядев на меня, Ллеу бросает ракетку на настил.

– Пошли-ка в дом, – говорит он и легонько прихватывает меня ладонью там, где спина переходит в шею, где соединение косточек кажется очень хрупким.

У меня в комнате, где под высоким потолком видно, как в воздухе витает пыль, Ллеу пытается поговорить со мной о том, почему мы тут живем, вдали от всех. Но когда я принимаюсь ему объяснять, что мы просто пытаемся сохранить себе жизнь, держась подальше от опасностей большого мира, которые пропитывают собой даже саму атмосферу, он как-то сразу притихает. «Хватит болтать, Лайя», – говорю я себе. И так сказала слишком много.

Ногами мы сбиваем на пол атласное покрывало с вычурной вышивкой, где под блестящими бугорками предполагаются цветы. В знойном воздухе торопливо скидываем с себя одежду.

Когда, после нежностей соития, он отстраняется от меня, мы лежим рядом, рассказывая друг другу побольше о себе. Ллеу куда более разговорчив, чем когда-либо, и меня переполняет радость. Все, что я слышу от него, пытаюсь соотнести с собой. Я с легкостью подхожу под его склонности и пристрастия.

– А что ты любишь? – интересуюсь я.

Отвечает, что томаты и недозрелые фрукты. И вид океана поутру.

– А я терпеть не могу мидии, – сообщаю ему.

И правда, мне противно и то, как они выглядят, и то, какой звук издают. Эти сморщенные склизкие мешочки, похожие на сердце мертвой птицы или лягушки.

– О, а я их как раз очень люблю, – отвечает он.

В груди легкий приступ паники.

– Ну, не то чтобы я их ненавижу, – иду я на попятную. – Но все же предпочла бы съесть что-нибудь другое.

Я захожу в ванную налить стакан воды, дабы из соображений предосторожности – чтобы все же чувствовать себя достаточно ответственной женщиной – хоть какое-то время побыть от него на расстоянии, – и подставляю лицо к раскрытому окошку, чтобы подышать тем воздухом, что недоступен ему. Задерживаюсь я там, кажется, чересчур долго. Мне становится вдруг страшно, что он решил уйти, что я наскучила ему своей болтовней или что у него имеются какие-то иные дела. Однако, когда я открываю дверь, Ллеу все еще там. Покрывало натянуто у него до пояса, и в сумраке спальни кажется, будто его разрезали пополам.