также обращается с нею не так, как деспот с рабыней, а как властитель со своим лучшим и верным другом.

В это время бесхарактерный и ничтожный, но упрямый и своевольный царевич Алексей, убежавший от отца в Вену, в разговоре с имперским канцлером указывал на Екатерину как на главного своего врага и приписывал злому влиянию мачехи нерасположение к себе родителя. Однако он же, вернувшись в отечество, валялся в ногах у Екатерины и умолял её о заступничестве перед царем.

Когда царевича Алексея не стало, потомки Екатерины оказались в выигрыше от его смерти, что, естественно, вызывает подозрение, будто Екатерина была довольна трагической судьбой пасынка как конкурента на престол. Но свидетельств, подтверждающих это подозрение, не существует.

5 февраля 1722 года Пётр I издал закон о престолонаследии, который определил право царствующего государя назначать себе преемника, руководствуясь только своей волей. Поэтому дети Алексея Петровича уже не имели права на престол по своему первородству, а Екатерина была еще молода и могла произвести на свет ребенка мужеского пола, которому Пётр мог бы передать свой престол по завещанию. Если бы Екатерина даже не родила сына, то Пётр мог решить вопрос о наследнике как угодно.

15 ноября 1723 года он издал манифест о том, что его супруга и государыня Екатерина Алексеевна «во всех его трудах помощница была и во многих воинских действиях, отложа женскую немочь, волею с ним присутствовала и елико возможно вспомогала, а наипаче в Прутской кампании с турки, почитай отчаянном времени, как мужески, а не женски поступала, о том ведомо всей армии, а от нее, несомненно, и всему государству».

Пётр учредил особый отряд телохранителей – роту кавалергардов из шестидесяти дворян. Капитаном этой роты был сам государь, а капитан-лейтенантом – генерал-лейтенант и генерал-прокурор Ягужинский. Эта рота впервые сопровождала Екатерину в день коронации.

Трое суток перед торжеством Екатерина соблюдала строгий пост и молилась. Это нужно было для того, чтоб русский народ поверил в её преданность православию и она получила право царствовать и управлять государством самодержавно. Обряд коронования совершился 7 мая в Успенском соборе с церемониями по церковному чину как при царских венчаниях.

Дело Монса

В 1724 году случилось событие, которое ряд иностранцев расценил как возможный разлад между царственными супругами. Дело было в том, что у Екатерины был правитель канцелярии, заведовавший делами в её имениях, – Вильям Монс, родной брат Анны Монс, бывшей любовницы Петра. Пётр приревновал его к своей супруге, но придрался к нему за злоупотребления в управлении её делами и осудил на смерть.

Екатерина попыталась было просить о помиловании осужденного, но Пётр пришел в такую ярость, что разбил вдребезги богатое зеркало и сказал: «Эта вещь составляла лучшее украшение моего дворца, а я вот захотел и уничтожил ее!»

Этим Пётр показал Екатерине, что она должна была ясно понять, что царь, вознесший ее на такую высоту, может свергнуть её и поступить с ней так, как поступил с драгоценным зеркалом. На это Екатерина с обычным спокойствием кротко сказала в ответ только то, что могла сказать: «Разве дворец ваш лучше стал от этого?»

Монса казнили, а его голову выставили публике напоказ на вершине столба. После этого Пётр специально проехал вместе с Екатериной в коляске мимо этого столба, наблюдая, как она прореагирует на ситуацию. Но Екатерина, умевшая владеть собой, была спокойна и только сказала: «Как грустно, что у придворных может быть столько испорченности!»

Из дела Монса видно, что он действительно был обличен во взяточничестве и разных злоупотреблениях. Пользуясь милостями Екатерины и Петра I, он зазнался, как поступали и многие другие временщики. Петр, который всю жизнь преследовал взяточников, естественно, был в гневе, тем более что к этому примешивалась и его тайная ревность.

Хотя вряд ли можно было серьезно предположить, чтобы Екатерина в обращении с Монсом дала повод к такой ревности. Она была слишком благоразумна и понимала, что от императора невозможно что-либо утаить, поэтому из соображений собственной безопасности не позволяла себе преступных шалостей.

Она видела это на примере Евдокии и Глебова. На Евдокию Пётр уже не имел никакого права, после того как сам отверг ее. Много лет прошло после её разлуки с царем, когда она сошлась с Глебовым. Однако когда Пётр узнал об их любовной связи, то не простил им обоим.

Поэтому добрые отношения Петра к своей супруге и влияние императрицы при дворе продолжались до самой его кончины. Екатерина помирила вдову царя Ивана Алексеевича царицу Прасковью с ее дочерью Анной, и только по ходатайству Екатерины мать простила Анну – так высоко ценилась в царском семействе личность Екатерины.

В ноябре 1724 года, уже после казни Монса, совершилось обручение герцога Голштинского с дочерью Петра и Екатерины Анной. Это было сделано по настоянию Екатерины, которая давно покровительствовала герцогу, но Пётр медлил с согласием на этот брак по политическим соображениям.

Болезнь и смерть Петра

Пётр I смертельно заболел в январе 1725 года. Доктор Блюментрост, лечивший его, ошибочно принял эти признаки за болезнь мочевого пузыря и решил, что у него образуется каменная болезнь. Пётр не терпел никакого лечения и плохо соблюдал предписания врачей.

3 января 1725 года он производил выбор нового «князя-папы» в своем Всешутейском и Всепьянейшем Соборе, где много пил. Это подорвало его здоровье, и в январе усилившиеся боли заставили его созвать на совет других врачей.

Итальянец Лазарити нашел, что болезнь Петра происходит от внутренней язвы, и советовал сначала выпустить накопившуюся мочу, а потом лечить язву, но Блюментрост был против и продолжал лечение по-своему, пока страдания царя не дошли до крайней степени. Екатерина в это время ни на минуту не оставляла супруга.

22 января Пётр пожелал, чтоб вблизи его спальни устроили подвижную церковь и совершили богослужение. После этого он исповедовался и причастился.

Лазарити настоял на выпуске мочи. Операция была проведена английским врачом Горном, и Петру сразу стало легче. Все обрадовались, и весть об этом распространилась в народе, который сходился толпами в церквях молиться о выздоровлении императора.

На следующую ночь Пётр спал спокойно, и надежда на выздоровление возросла. 26 января он попросил есть. Ему дали овсяной кашицы, но едва он съел несколько ложек, как у него начались судороги, а затем лихорадочные припадки. Врачи осмотрели его и нашли, что надежды на спасение нет – язва в мочевом канале превратилась в гангрену.

К Петру допущены были сенаторы и вельможи. Он вспомнил старинный обычай своих предков: когда их поражала