— Я бы мог соврать тебе, — ответил Павел. — Но я не хочу. Во-первых, всё не так просто, многое мне говорить нельзя. Сама понимаешь, секретность. Теперь, когда ты стала членом Ордена, я могу тебе многое сказать. Но мне не так много известно. Во-вторых, ты моя жена, и я банально хочу тебя защитить.

— Вы все можете защищаться от взора Видящих? — снова спросила Кира.

— Да, все, кто в Ордене.

— Как вы это делаете?

— Не знаю, это врождённое. Видимо, Видящие так часто вторгались в сознание предков, что они научились защищаться и передавать это на уровне генов. Малыш, — он сел рядом с ней, обнял, — прекрати себя изводить. Не ищи подвох там, где его нет. Я никогда тебя не брошу и не предам. Я не поступлю так, как поступили они. Я всегда буду за тебя и с тобой. Я буду тебя защищать даже от самой себя, от всего, что тебе угрожает, в том числе ценой своей жизни. Я тебя и смерти не уступлю. Перестань себя накручивать и видеть во всём предательство. Да, с тобой очень плохо поступили, но это не значит, что я сделаю так же. Мне казалось, что я заслужил твоё доверие.

— Я верю тебе. Но мне сейчас безумно страшно. Вся моя жизнь, её больше нет, и, возможно, я никогда не смогу вернуться к ней. А родители? Кто я? Кто я на самом деле? Что с моими настоящими родителями? Как так вышло, что меня выбросили? Как так можно поступить с собственным ребёнком? А если не выбросили, то как я оказалась на помойке? Рано или поздно мне придётся с этим разобраться. Смогу ли я жить дальше, не зная ответов на эти вопросы? Или мне надо просто забыть обо всём, отпустить и жить дальше?

Павел прижал Киру к себе ещё сильнее. Она не плакала, слёз не осталось, была только огромная дыра в груди. Она держалась за Павла, как за спасательный круг. Она приняла решение доверять ему, быть с ним, поддерживать его, помогать, опираться на него. И это решение она приняла не сегодня, а намного раньше, в тот день, когда впервые увидела его. Отступать поздно. У неё есть только он, он один во всём мире, теперь он её семья. Он тоже отказался от своей привычной жизни ради неё, ради её безопасности. Обычно мужчины так не поступают. Им тяжело менять свою устроенную и комфортную жизнь. Они ведь могли остаться дома? Могли ведь? Или он мог спрятать её, а сам искать ответы на вопросы? Мог ведь?

— Возможно, мы никогда не сможем вернуться домой, — сообщил Павел. — Я присмотрел нам домик на берегу залива Нортона.

— Аляска? — переспросила Кира.

— Слишком холодно?

— Нет, просто странно.

— Нисколько, просто маловероятно, что там будут искать. Все типичные беглецы пытаются прятаться в более тёплых странах, чтобы быть в бегах с комфортом. Но нас с тобой интересует не комфорт, а выживание.

Кира покрутила кольцо на левой руке, провела пальцем по камню.

— Я не хочу, как они, — вздохнула она

— О чём ты?

— Я не хочу, чтобы о нас не помнили, чтобы никого после нас не осталось. Я хочу оставить след.

— У истории любви со счастливым концом нет шансов попасть в историю, — пробормотал Павел.

— Нет, я не об этом, — ответила Кира. — Вот они жили, любили друг друга, были счастливы или не очень, у них была своя история, но её некому было рассказать, некому было их помнить, и они так и умерли. Что с ними случилось? Почему кольца так далеко друг от друга оказались? Как они умерли? Почему от них не осталось ничего, кроме колец? Почему их души до сих пор в этих кольцах? Их историю рассказать некому. Никто не говорит: «Эти кольца носили наши предки, они пришли из другого мира, и мы их праправнуки».

— Ты хочешь ребёнка? — Павел поднял бровь.

— Ты мне, помнится, заявил, что когда-нибудь у нас обязательно будут дети, — Кира сильнее прижалась к нему.

— Подходящего времени не будет никогда, — сказал Павел. — Нам остаётся только принимать всё как есть и быть счастливыми даже в текущих условиях. Если это сделает тебя счастливой, то да. Но подумай над тем, что будет, если нас найдут, тебя поставят к стенке и пустят пулю в лоб. Думаю, что это крайне безответственно оставлять ребёнка одного в этом мире. Но я буду давать ребёнку любовь и заботу столько времени, сколько буду жив. Я понимаю, родная, тебе сейчас нужно за что-то держаться, во что-то верить. Так держись за меня, обещаю не подвести.

— О, Боже! — у Киры по спине побежали мурашки. — Это о тебе говорила мама, а не о Драконе. О тебе! Неужели она знала, что всё так случится?

— Думаю, да. И, скорее всего, знала обо всём ещё задолго до того, как всё началось. У меня есть подозрения, раз она Видящая, что она знала всё едва ли не с твоих самых первых дней жизни.

— Ты думаешь, она все эти гадости специально говорила? — спросила Кира. — Она ведь так на самом деле не думает?

— Думаю, да, — ответил Павел. — Невозможно притворяться, что любишь кого-то столько лет. Я думаю, что она тебя действительно любит, как и отец. Он ведь нас предупредил. Он жутко рисковал, когда звонил тебе. Надеюсь, его не поймали. Ты не смотрела нить?

— Нет. Хотя надо, нечего тянуть. Давай сейчас посмотрим.

— Посмотрим?

— Если будешь держать меня за плечи, то сможешь увидеть, — пояснила Кира.

— Я принесу, — Павел поднялся и прошёл через комнату к сумке Киры. Достал из неё клубок.

Он снова вернулся к Кире, сел за её спиной, вытянув ноги. Вручил ей клубок и взял за плечи.

— Если почувствуешь дискомфорт или боль, постарайся не сжимать сильно, лучше просто отпусти, а потом снова возьмись, — Кира села по-турецки и стала наматывать конец нити на палец. — Готов?

— Да.

Кира закрыла глаза и стала разматывать клубок, пропуская нить между большим и указательным пальцами. Сначала ничего не было. И это неудивительно, поскольку видения ребёнка слишком сумбурны, обрывисты и неумело нанизаны на нить. Старейшины знали, что даже если оппозиция этот клубок посмотрит, то вряд ли сможет в нём разобраться, к тому же не было гарантии, что там есть нужная информация. Первое, что было на нити, было не изображением, а скорее мыслью: «Когда я вырасту, мы полетим над облаками». И громкий бас ей отвечал: «Обязательно, малышка,