— Сейчас — отвечает Магнус и поворачивается лицом к западу. Смотрит. Делает несколько пассов и с кончиков его пальцев срывается вперед и вверх полупрозрачная серебряная птица. Срывается и растворяется в воздухе. Магнус закрывает глаза и прижимает кончики пальцев к вискам.

— Огонь, огонь, вода… хм, даже вода есть, удивительно. — бормочет он себе под нос: — кинетики, конечно, куда без них, а это что? Ага… — он открывает глаза и тут же грузно садится на каменный уступ у бойницы: — я сяду, господин барон, тяжковато мне в мои годы «стрелу познания» пускать.

— Да садись, садись. Что узнал-то? — спрашивает у него барон. Магикус вздыхает и трет виски ладонями.

— Сильные маги. Огонь, много огня. Категория… по Имперской классификации трое не ниже Магистра. Есть маг воды сиречь гидрокинетик, но силы небольшой, Адептус. Есть кинетики, сиречь еретики силы Гаусса, которые металлические шары ускоряют до хлопка воздухом. Опасные твари, опять-таки Адептусы. И шаманы, конечно. Их счету нет и категорий я не разберу, не на то учился. Но это не значит, что они слабые, вовсе нет.

— Ну все — вздыхает сержант: — нам конец. Магистры Огня! Теперь только выбрать — хорошо прожаренным, с корочкой, или все же с кровью? Оно конечно, прожаренный барон или там прожаренный сержант это разные блюда, все же дворянское мясо благороднее…

— Вот так ты невовремя со своей классовой борьбой — морщится барон: — ну что ты начинаешь опять? Сказал же я что дам тебе дворянство, чего ты? Вон у нас Магнус есть, у него магия тоже ого какая, недаром пузо такое отъел. На него колдунов Орды штук пять на одного потребно, по весу ежели брать…

— Шутить изволите — кисло отвечает Магнус, вставая с уступа и вглядываясь вдаль: — я так понимаю с утра на приступ пойдут? Мне надобно дела уладить в юдоли этой скорбной, письма написать, да книгу свою закончить.

— Ступай, ступай — машет рукой барон: — все одно раньше утра не понадобишься. Да не вздумай нажраться медовухи, с утра бой принимать, чтобы как огурчик был.

— Угу. — магикус удаляется, а барон снова сжимает кулак. Пальцы вроде перестали дрожать. Он опустил ладонь на рукоять меча, вынул его из ножен, ощущая приятную тяжесть и то, как удобно легла рукоять в руку — словно влитая. Отличный меч, двусторонняя заточка, длинный дол, можно и рубить и колоть, тяжелое яблоко противовеса на конце рукояти. И — заточен. В Имперских легионах мечи не точат, меч легионера точить — только портить. Металл дрянной, слишком уж твердый, такой не заточишь путем, зато прочный. Чтобы ткнуть кого-нибудь в плотном строю — за глаза, а вот для поединка не годится. Для поединка такой вот меч нужен — длинный, легкий, острый. Вот только…

Он снова вглядывается в темную массу, которая угрожающе ворочается на горизонте. Скольких он сумеет зарубить? Троих? Пятерых? Да хоть сотню — это их не остановит. Даже если каждый из бойцов его крепости сотню с собой заберет — Орда и не почувствует. Чтобы Орда почувствовала — тут надо десятки тысяч убивать и то…

— Пошли вниз — говорит ему сержант: — девку снимем. И отпустим, чего уж там. Может и успеет до Столицы дойти… если мы тут хотя бы день продержимся.

— Не продержимся тут день. — говорит барон и чувствует, как его голова словно бы становится такой легкой, что ноги начинают отрываться от нагретых камней, словно бы он улетает куда-то далеко-далеко, туда, где нет на горизонте мрачной массы кочевников. Нет всего этого. Никогда еще такая сила не стояла тут, у Западных Врат Империи. Никогда еще путь миграции Орды не упирался в тупик ущелья, в конце которого стояла его крепость. Что это значит — он знает. Завтра они возьмут его крепость, возьмут так, словно она из бумаги — прорвут эти стены и сметут их всех — и толстого Магнуса и старого вояку сержанта и небольшой гарнизон войск. Отсылать баб и детей в Столицу бессмысленно — догонят. Ежели не поубивают, то в полон угонят, а полон в Пустошах — это лучше бабе самой удавится, чем к ним в лапы попасть. В убежище в замке запереться? Так вскроют, а если не вскроют — то подожгут кизяки свои и дымом заморят. Или просто накидают в каменный коридор поленьев да поджарят всех там. Нет, толку от этого не будет, лучше уж на стенах, хоть камни в ублюдков покидать, голову одному-другому проломить… он опускает взгляд и с удивлением видит, что до сих пор сжимает в руке меч. Пытается вложить его в ножны, ловит кончиком клинка устье ножен, но рука трясется, и он не попадает. Поверх его руки ложится твердая, мозолистая лапа сержанта, он помогает вложить меч ножны. Отворачивается, делая вид, что не заметил, как трясутся у него руки.

— Смеешься? — спрашивает у него барон. Как же, у его сюзерена перед боем руки трясутся, а еще дворянин в пятом поколении, бывший гвардеец Тринадцатого Имперского.

— Не смеюсь — отвечает сержант, облокотившись на камень поверх бойницы и вглядываясь в пустоши, в темную массу людей и животных на горизонте: — чему тут смеяться. Завтра к этому времени мы все уже свои кишки проветривать будем, чему тут радоваться. Смерть она всех уравнивает, будь ты барон или сержант. Или преступник беглый.

— Точно. — говорит барон, радуясь, что есть на что отвлечься мыслями: — твоя ж девка на стене висит с этим беглым. Пошли со мной, снимем. Все равно умирать, хоть порадуешься перед смертью.

— Пошли — кивает сержант, кинув последний взгляд на Орду: — насмотрюсь я на них еще…

И они идут темными переходами замковых коридоров, уже темнеет и одинокий факел в руке у сержанта разгоняет тьму. Их шаги глухо отдаются эхом среди каменных сводов и затихают вдали, факел бросает причудливые тени на стены. Чудны дела твои, господи, думает барон, вот еще несколько часов назад все было ясно и понятно, он — барон и дворянин, сержант — служивый человек, молодая да справная девка, что умом тронулась — в хозяйстве пригодится, не пускать же ее в Пустоши, там ее живо кочевники в оборот возьмут, будет она им детей рожать от всего племени, али в Западный Мо ее продадут, еще неизвестно что хуже. А так — осталась бы в замке, поженил бы он ее на сержанте, и старый вояка рад был бы. Да и сам иногда бы к ней спаленку пробирался, и обязанностей у нее не так много было бы, все-таки жена сержанта. Там глядишь и детки пошли бы… а если от него, от барона мальчик родился бы — так и сделал бы наследником ей-богу, не поглядел бы что бастард.