Продолжу, однако, рассказ о первом зимнем дне, проведенном нами в лесу. Пока мы искали оружие, специально выделенные люди вели наблюдение за дорогой. Чем ближе к вечеру, тем меньше оставалось надежд, что вернется Виктор Ящемский. Но волновались мы зря: поздно вечером он приехал. Явился не с пустыми руками, привез немного оружия, в том числе два ручных пулемета, и ржаного зерна. Денег захватить не сумел: после паники фашистские ставленники пришли в себя и усилили охрану складов и городской управы. Добывать оружие и хлеб пришлось силой.

Вместе с Ящемским прибыли ельнинские подпольщики, ставшие впоследствии прекрасными партизанами, Сергей Кривцов, Саша Франтик, Анатолий Тютюнников, Иван Разумов и другие. Разные были характеры у этих парней, различными путями попали они в Ельню, по-разному у каждого из них сложилась судьба, но общей для всех была любовь к Родине, ненависть к врагам, желание, не щадя жизни, бороться с фашистскими захватчиками.

Весельчак Виктор Ящемский в армии не служил. Случайно оставшись на оккупированной территории, он вернулся в Ельню и вступил в подпольную группу комсомольцев. По поручению группы пошел служить в полицию, сумел втереться в доверие к своему «начальству», а это позволило подпольщикам наладить разведку прямо в стане врага. Знал он и о случае с Новосельцевым в деревне Сосновке, многое сообщил нам о планах гитлеровцев и полиции в отношении коммунистов, комсомольцев и вообще патриотов. В ближайшее время, по его словам, должны начаться массовые аресты и репрессии.

Наш земляк Сережа Кривцов служил в Красной Армии, попал в окружение, вернулся в родную деревню Саушкино и тоже сразу же связался с подпольем в Ельне. Сережа был мастером на все руки, очень мягким по характеру человеком и вместе с тем бесстрашным разведчиком. За что, бывало, ни возьмется этот тихий, застенчивый парень, все так и горит в его руках.

Незабвенный Саша, по кличке Франтик (Александр Васильевич Мурашев), отличался исключительным мужеством и храбростью, нечеловеческим терпением и беспрекословной исполнительностью. Все это делало его образцовым партизаном и отличным товарищем. А быть хорошим товарищем в условиях партизанской борьбы особенно важно. Скверный характер, неуживчивость — страшная штука, когда день изо дня приходится быть всем вместе, делить горе, трудности и тяготы походной жизни, спать под одной плащ-палаткой или шинелью, есть из одного котелка.

До войны двадцатипятилетний лейтенант Красной Армии Мурашев был командиром взвода и служил в Улан-Баторе. В октябре 1941 года под Вязьмой Саша, как и многие, попал в окружение. Он решил пробираться через линию фронта, но, не зная местности, не имея карт, один, без товарищей, сделать этого не смог. Саша вернулся в Ельню, где во время летних боев в 1941 году стояла их воинская часть и где у него были знакомые среди местных жителей. Ему удалось устроиться парикмахером. Дело это он освоил быстро. Вскоре парикмахерская стала местом встреч подпольщиков и складом оружия. Для таких целей она подходила как нельзя лучше. Появление подпольщиков не вызывало ни малейшего подозрения. Саша стал связующим звеном между многими нашими товарищами. Смелый, жизнерадостный, веселый — таким всегда был Саша, несмотря на тяжелейшие испытания и муки, выпавшие на его долю. Частенько посещал «парикмахерскую» и Лука Меркурьевич Капитанов.

Антиподом Мурашева был коренастый, немного хмурый, малоразговорчивый Анатолий Тютюнников, тоже командир Красной Армии, попавший в окружение под Вязьмой.

С прибытием группы Ящемского и некоторых других товарищей, пришедших немного позднее, партизанский отряд к исходу второго дня нашей открытой деятельности увеличился до 25–30 человек. Это уже была сила.

Наступала ночь. Нам предстояло провести ее в лесу, в холодном блиндаже. Казубский сидел на старом пне, неподалеку от блиндажа, о чем-то думал и вполголоса напевал:

Звезды мои, звездочки,

Полно вам сиять,

Полно вам прошедшее

Мне напоминать...

Затем он решительно поднялся и громко, чтобы все слышали, сказал:

— Товарищи! Предлагаю сейчас же поехать в деревню Клин, занять ее, восстановить Советскую власть и превратить эту деревню в нашу первую партизанскую столицу! Как вы думаете?

Думали по-разному, малость поспорили, а в общем согласились с предложением Бати.

К деревне Клин подъехали на семи подводах. Все мы были вооружены винтовками, гранатами, опоясаны пулеметными лентами. На первых подводах находились пулеметы.

Навстречу отряду выбежали жители деревни с криками: «Наши, наши!»

И вот мы в Клину, в первой партизанской столице, затерянной среди дремучих лесов. На дорогах вокруг деревни немедленно выставили хорошо замаскированные посты. Казубский потребовал к себе старосту и полицейских. Вскоре партизаны привели «старосту».

Казубский сидит за столом, поглаживает окладистую черную бороду, которая уже успела основательно отрасти, и спрашивает приветливым и мягким голосом:

— Вы староста деревни?

— Нет.

— Кто же вы?

— Колхозник.

— А кто у вас староста?

— У нас его нет.

— Как так? Что вы нам сказки рассказываете?

Но это была не сказка. В деревне Клин действительно не было постоянного старосты. Когда бургомистр волости Павел Дуганов собрал жителей деревни на сход и предложил избрать старосту, никто на это не согласился. Собрание проводили несколько дней, а результат все тот же. Тогда один колхозник предложил назначать старосту по очереди. Так и решили после долгих споров.

Только потом раскусил бургомистр, как надули его клинские мужики. Дуганов был одним из самых рьяных фашистских холуев. Любые требования своих хозяев о поставках продовольствия, фуража, регистрации «окруженцев» выполнял точно и в срок. Все это проходило у него гладко в других деревнях, только не в Клину. За все время оккупации Дуганов не смог вывезти отсюда ни одного зернышка.

Получает староста предписание о поставках и сейчас же или уедет в лес за дровами, или притворится больным, или уйдет в гости в соседнюю деревню. И так тянет волынку до тех пор, пока не кончится срок его пребывания на посту старосты. Приходит очередь другого — тот тоже выкидывает подобный номер. И так без конца. Сколько времени продолжалась бы эта игра в прятки, сказать трудно, но пока все сходило благополучно.

Слушая «старосту», мы хохотали до слез.

— Ну, хорошо, допустим, вы не староста и немцам не служили, — сказал Казубский. — А партизанам вы послужить можете?

— Со всей нашей радостью.

— Ну, а раз можете, то разместите-ка наших ребят, да посытнее их накормите. Кроме того, предупредите жителей, чтобы без нашего разрешения никто не смел уходить из деревни.

Задымили трубы, запахло жареным салом и картошкой. Партизаны начали сушить обувь. Жизнь