— Точно. — Об этом я говорить не хочу. — Но я нашел одну из своих книг. — Я достаю ее из кармана и раскрываю на той странице, где рисунок. Вокруг меня собираются все, кроме «охотника»; очевидно, он сознает, что даже сложенные иглы могут нас уколоть.

— Три корпуса, ты правильно запомнила. Но чтобы понять, что все это значит, нужно узнать больше.

— Верно, — соглашается девочка. — Его нужно подтолкнуть.

Почему она так зациклилась на мне, я не знаю.

— Ты то, что ты видишь, — говорит Желтый Великан.

— Очень умно. Ты у нас философ, — замечает женщина.

Желтый Великан разводит в стороны огромные руки.

— На философа я не похож.

— Не ты один, — замечает Циной.

— Это твой рисунок? — спрашивает у меня женщина.

— Нет. Полагаю, это нарисовал другой «я».

— Сколько всего таких, как ты?

— Я видел сотни трупов… они в морозильниках на корме.

— Ужасно, — произносит Желтый Великан. — А вот я, к счастью, уникален.

Неловкая пауза.

— У меня нет сил, — говорю я. — Можно мне где-нибудь поспать? Еда здесь есть?

— Ее очень мало, — отвечает женщина.

— Еды все меньше и меньше, — говорит Желтый Великан. — По дороге сюда я часто встречал людей, которые умирали с голоду.

Я делаю еще глоток из бутылки.

— На корме, за резервуаром с водой, есть комната. Там живут мальчик и женщина. Им хорошо. У мальчика много пищи и воды: кажется, он умеет отдавать приказы корпусу.

Они угрюмо смотрят на меня, словно не верят моим словам. Потом я понимаю — они просто отдают дань уважения человеку, который ушел от верной смерти.

— Там была еще одна девочка, она ушла первой, — говорю я, словно оправдываясь, и делаю глоток.

Желтый Великан отводит взгляд.

— Мы слышали о таких комнатах, — кивает женщина-паук. — Если тебе там понравилось и ты остался, то после нескольких раскруток уже думаешь, что прожил в комнате годы. Забываешь, кто ты… А потом двери запираются — уже навсегда, — и ты попадаешь в ловушку. Затем в другой части корпуса открывается еще одна комната… все то же самое, только люди уже другие.

Молчание.

— Они меня отпустили, — говорю я.

— Это просто история, — отвечает женщина. — Еды нам хватит на несколько дней. Мы должны найти путь вперед — найти выход.

— Куда?

— Не помню, — удрученно вздыхает она. — Пока не помню.

— Точно, — произносит Желтый Великан. — Если не будем отдыхать, то спятим. Давайте все уберем, съедим по кусочку и ляжем спать — по очереди: один сторожит пару часов до следующего замедления, потом следующий. Идти лучше, когда веса нет, верно? — Он смотрит на женщину, и сейчас на его лице написано упрямство.

Она встречает его взгляд, затем элегантно пожимает широкими плечами и сворачивается в клубок.

— Кто сторожит первым?

— Я, — отвечает Желтый Великан. — Я сплю с открытыми глазами. Потом девочка — у нее самый чуткий слух.

Мы протираем друг друга влажной тряпкой, и от этого нам становится лучше — в самых разных отношениях, — и, кроме того, мы становимся ближе друг другу. После нежного толчка, возникающего в начале раскрутки, пролитая вода медленно падает на пол, образуя лужи. Мы подтираем ее и выжимаем воду в пустую бутылку. На это уходит время — вода ведет себя как сироп, однако терять ресурсы нам нельзя.

«Охотник» держится, естественно, особняком, но внимательно наблюдает за нами — и мне кажется, что в его розовых глазах, защищенных бронированными веками, сквозит печаль.

После короткого обеда — пары кусков хлеба, разделенных на всех, — мы расходимся в разные стороны. Я устраиваюсь на диване. «Охотник» забивается в угол. Это забавный процесс: закрепившись на стенах и потолке тремя конечностями, Циной втискивает себя в угол до тех пор, пока не уменьшается почти вдвое.

Женщина просто ложится на пол, закрывает глаза и расслабляется, превращаясь в клубок конечностей. Девочка далеко от нее не отходит — хочет быть рядом с тем, кто хоть как-то заменяет ей Мать. Ноги девочки скрещены, локти торчат в стороны, ладони сжаты, словно она молится — возможно, корпусу, или Управлению Кораблем. Она бросает взгляд на меня. Потом ее веки тяжелеют, она тоже сворачивается клубочком и засыпает.

Я трачу несколько минут на то, чтобы записать новую информацию в книжечку. Мой почерк — печатные буквы, написанные от руки, — не меняется. Я описываю не все, а только самые яркие сцены. Рано или поздно я соберу достаточно страниц, и тогда мои книги расскажут обо всем. И тогда я…

Не знаю, что я тогда сделаю.

Я пишу. Дойдя до определенного момента — когда меня спасли от чудовища с красной точкой, — я поднимаю глаза.

— А у кого лазер?

Желтый Великан стоит на часах рядом с люком.

— Ни у кого, — отвечает он, и ему удается изобразить на лице удивление. Мимика у него едва заметна, но она есть — просто к ней нужно привыкнуть. — Мы думали, что он у тебя…

Женщина-паук просыпается.

— Отлично. У нас неизвестный защитник.

— Или кто-то хотел тебя убить, но промахнулся, — высказывает предположение «охотник», высунув голову из угла.

Замедление будит нас слишком рано. Мы почти не замечаем разницы — был только легкий толчок.

— Кажется, теперь я помню больше, — говорит женщина, зевая.

— Такое бывает, когда выспишься, — отзывается Желтый Великан. — Вот почему я сплю мало.

Она хмурится.

— В начале все корпуса одинаковые. Если я помню точно — а это далеко не факт, — то на носу, за зоной погрузки, есть доступ к центру управления. Туда можно попасть через боковой люк. — Она указывает на незаметный отпечаток на противоположной стене, почти закрытый потолком.

— Придется идти туда, — говорит Желтый Великан.

«Охотник» вылезает из угла. Девочка берет его за жуткую лапу с когтями, и крошечная ладошка почти исчезает среди ловких пальцев, бороздок и рогоподобных выростов. Очевидно, девочка слепо доверяет этому существу.

Пока что память женщину не подводит — вперед пройти можно. Мы выходим в коридор — здесь есть перила и тросы, значит, он предназначен для людей. После ее прикосновения в противоположном конце коридора открывается еще один люк, и мы выплываем в едкую атмосферу зоны погрузки.

Здесь мощный запах гари, и его сопровождает слишком хорошо знакомый туман из крошечных капель едкой жидкости.

Девочка морщится:

— Снова вонь.

Мы формируем цепь и пересекаем зону ожидания. Впереди — «охотник», наш абордажный крюк. Переход занимает несколько долгих, мучительных минут; мы идем мимо сломанных балок, мимо обугленного оборудования, через кольцо уже бесполезных посадочных аппаратов, от вида которых сердце разрывается… Огромные обломки стонут и, покачиваясь, выплывают в центр отсека.