Синяя поверхность вспыхивает.

— Эй! — удивленно восклицает женщина.

Маленький корабль трогается с места, заставляя нас отлететь к стенке, затем поворачивается. Сеть хватает нас за руки и даже обвивается вокруг тонких конечностей Циноя. Мы взлетели, мы снова в невесомости. Доносится гул.

Девочка поглаживает полусферу, что-то нежно нашептывая. Женщина смотрит на нее потрясенно и с уважением.

— Не подозревала, что она способна на это.

— Они с самого начала знали про «челнок», — говорю я, массируя колени и плечи. — Но зачем ждать, пока нас всех едва не убили?

— Тогда наш отряд еще не был готов, — говорит Желтый Великан. — А теперь они хотят к маме.

Бледный человек — Костяной Гребень — открывает глаза, смотрит на Желтого Великана — самый яркий объект на Корабле, — затем на меня и вдруг начинает дергаться и голосить. Понятно: он чувствует себя преданным, брошенным. Он был спутником девочки, ее напарником — до тех пор пока она не нашла человека, у которого примерно такой же рост, как у меня, такие же волосы — хотя и блестящие от крови и грязи — и похожие на мои черты лица.

— Слава небесам! — восклицает женщина-паук. — У нас два Учителя.

Все остальные члены отряда кажутся совершенно обыкновенными по сравнению с молодым человеком, который сидит у противоположной стены «челнока». У него примерно столько же ссадин, ожогов и шрамов, как и у меня, только расположены они по-другому. У него похожая форма рта…

Не знаю, что пугает меня больше — множество мертвых двойников или один живой.

Желтый Великан занимается Костяным Гребнем — промывает раны, счищает грязь серой сумкой. Через несколько минут Костяной Гребень успокаивается. Его покрасневшие глаза внимательно следят за нами. Он потрясен, опечален, но сидит не дергаясь.

Постепенно мы все устраиваемся на местах и затихаем.

Кораблик-«яйцо» действует автоматически, однако женщина-паук снова встает у синего полушария и кладет на него руку, словно подтверждая свою нужность.

Циной свернулся клубочком в передней части Корабля, рядом с люком. Девочки спят на сетке, крепко обнявшись.

Наконец мой двойник осторожно пересекает «челнок» и садится у иллюминатора, ближе ко мне. Я поглядываю на звезды, прикидываю, куда мы летим, — и знает ли это хоть кто-нибудь из нас.

— Вон там большое пятно раскаленного газа, — говорит мой двойник.

— Новая или сверхновая, — отвечаю я.

— Много вспомнил?

— Пытаюсь.

— Если мы клоны-двойники, то в состоянии помочь друг другу. Ускорить процесс.

— Возможно, — киваю я. — Ты меня раньше встречал?

— Давай пока не будем об этом. А ты?

— Ты мой первый… живой клон. Я правильно выражаюсь?

Он поднимает руки.

— Сколько ты живешь?

— Сложно сказать. Наверное, около сотни раскруток.

— Я-то считал — в книге написано, что это полезно. — Двойник достает из кармана потрепанную, покрытую пятнами книгу — она в три раза толще моей. — Я здесь четыреста двенадцать раскруток, плюс-минус десять.

— Ты победил, — говорю я.

— Стартовал на экваторе? Около средней секции корпуса? — спрашивает он.

— Похоже на то.

— Я тоже. За ней, кажется, только двигатели — на корме каждого корпуса огромный двигатель.

— Догадка или факт?

— И то и другое. Вода в огромном резервуаре — это масса реакции. Лед добывают на луне и подают по стойкам — внизу я видел каких-то существ: роботов, факторов или кого-то еще. Может, мы и сейчас их заметим, если наш элегантный пилот немного развернет эту штуку и устроит нам небольшую экскурсию. — Мой двойник бросает взгляд через плечо на женщину-паука.

Она улыбается и проводит руками по синей полусфере.

— Очевидно, включен автопилот. Курс изменить нельзя, но чуть развернуть корабль я могу.

Мы наперебой командуем ей — до тех пор пока прямо под нами в иллюминаторе не появляется поверхность луны… и крошечная бледно-зеленая сфера, словно приклеенная ко льду.

— Штурманская Группа, — говорит мой двойник. — Там они и живут, и работают.

— Управление Кораблем, похоже, опасается Штурманской Группы, — замечаю я, пытаясь внести свой вклад в обсуждение.

— Ты говорил с Управлением?

— Возможно, один раз. Но мне кажется, что Штурманская Группа уже умерла.

— Кто они? — спрашивает женщина-паук.

— Те, кто анализирует данные, собранные Кораблем, и выбирает оптимальное направление. — Из моего двойника получился бы неплохой профессор — похоже, он гораздо образованней меня.

И он прав — я действительно продолжаю вспоминать. Многое становится очевидным, более логичным. В памяти всплывает даже дистанция, которую мы собирались преодолеть, — пятьсот световых лет.

Тридцать и двадцать. Путешествие длится более тридцати веков при скорости в двадцать процентов от световой. Огромная скорость, но даже ее недостаточно для того, чтобы заметно сократить наше субъективное время. Я прерываю размышления и сообщаю своему клону о том, что сейчас вспомнил.

— Совпадает?

Мой двойник кивает.

— Все это есть в книге. У нас уже были эти воспоминания… другое дело, можно ли им верить?

Я смотрю на его книгу и чувствую что-то вроде голода. Она ведь и моя тоже, в конце концов.

— А почему бы и нет?

— Потому что мы не рождены, а сделаны на заказ, — отвечает он.

— Знаю, — говорю я тихо.

— Корабль — или по крайней мере корпус — почему-то продолжает нас создавать.

— Об этом молятся девочки, — отвечаю я.

Двойник приподнимает бровь, покрытую запекшейся кровью.

— Большинство из нас умирает. Знания мы получаем не от учителей и не из опыта — это нельзя назвать обучением. Знания в нас отпечатаны: если мы попадаем в нужную ситуацию, они проявляются, и тогда мы готовы к работе.

— В книге вычитал?

— В основном это мои догадки, но они кажутся правильными.

— Я бы предпочел, чтобы меня родила женщина и чтобы меня вырастила семья, — говорю я. — Вот что я хочу помнить.

Женщина-паук одобрительно кивает.

— Возможно, именно это мы и вспомним, когда окажемся там, где должны быть, — говорит мой двойник. — Ведь иллюзии — это главное.

Его слова циничны, но критиковать двойника я не хочу — пока не хочу.

Девочки ненадолго просыпаются — только для того, чтобы нежно взглянуть на нас и друг на друга: в мире все в порядке, здесь два Учителя — и снова засыпают. Желтый Великан, обнимающий огромными ручищами Костяного Гребня, по сравнению с которым тот кажется совсем ребенком, слушает, закрыв глаза. Бодрствует только женщина, ей придает сил осознание того, что она хотя бы в малой степени управляет нашим корабликом.