– Я ведь в парке дворником работаю. Я ее и нашла. Они хотели ее в приют увезти, для бездомных. Полиция-то. А я смотрю: женщина ухоженная, одета хорошо, и так прям жалко ее стало! Ну куда в приютто – с бомжами вонючими? Дай, думаю, пусть у меня поживет, пока родственники не найдутся. Ведь я же знала, что найдутся! – тараторила хозяйка. – Так-то она ничего, тихая, спокойная, только в еде уж очень капризная – почти ничего не ест. И все время ищет какие-то ножницы. Я поначалу думала, что у нее крыша маленько того, но в остальном она вроде нормальная.

Вслед за хозяйкой прохожу из большой комнаты в другую, поменьше. Я с трудом узнаю женщину, которая сидит за столом у окна. Она очень сильно похудела, щеки ввалились, только рыжие вихры все так же торчат в разные стороны, как у мальчика из мультфильма «Рыжий, рыжий, конопатый». На столе перед ней лежат несколько ножниц: маникюрные, большие старые портновские, обычные канцелярские с пластмассовыми ручками. Она перебирает их, вздыхает и бормочет:

– Куда я задевала ножницы? Пуфф… должны быть где-то здесь. Ножницы мои, ножницы.

– Тетя Шура, – тихонько зову я.

Она оборачивается и с подозрением смотрит на меня.

– Девушка, вы мои ножницы не видели?

На самом деле никакая она мне не тетя. Просто она очень любит, чтобы все вокруг ее звали именно так. У нее даже на визитке так и написано: «т. Ш.». Она очень талантливая, одна из лучших v.s. скрапбукеров города, хотя по ее внешнему виду ни за что этого не скажешь.

– Тетя Шура. – Я улыбаюсь ей, как маленькому ребенку. – Хотите пирожков?

Я выкладываю их на стол один за другим – ароматные и румяные. И перечисляю вслух:

– Пирожок с картошкой жареный, ваш любимый. Пирог с яблоком и корицей. Пирожок с рыбой и рисом. Лимонник. Слойка с творогом. Все самое свежее из вашей любимой кондитерской. Угощайтесь, пожалуйста.

Она смотрит на выпечку, потом на меня и снова спрашивает:

– Девушка, вы не видели мои ножницы?

Мама дорогая! Я сейчас расплачусь. Тетя Шура не хочет пирожков! Это самое необъяснимое явление мира. Все равно, как если бы снег пошел задом наперед, обратно в облака. «Главное, чтобы было что покушать» – неизменный девиз и любимая фраза тети Шуры, которую я слышала миллион раз. Но это именно она, не может быть никаких сомнений. Я много раз видела в ее визитке эту яркую зеленую жилетку. Смотреть на растерянную и похудевшую тетю Шуру так же невыносимо, как видеть любимого актера, который ходит под себя и пускает слюни, словно грудной младенец.

На моем месте Инга сказала бы: «Найду того, кто сделал такое с тетей Шурой, – отрежу ему все, что болтается!» На миг все вокруг меня перестает существовать. Больше всего в жизни я сейчас хочу, чтобы она взяла пирожок и сказала с набитым ртом: «Ни фига они не умеют в твоей кондитерской. Тесто толстое, начинка суховатая».

Хозяйка продолжает оглушать меня болтовней, но я разбираю лишь отдельные слова: «найдетесь», «пришлось присмотреть», «потратилась» и «Бог-то он все видит» – и не вникаю в общий смысл этих фраз. Ее громкий голос звучит так, словно кто-то рядом бурит асфальт. Я легко улавливаю, что заставляет ее столько болтать: напряженное ожидание из серии «мне полагается, я заслужила». Ну что ж… достаю из кошелька несколько купюр и прошу оставить нас наедине. Когда хозяйка уходит, и в комнате становится тихо, я наконец-то могу сосредоточиться. Я ищу дыхание потока, пытаюсь нащупать то, что выделяет v.s. скрапбукеров среди других людей, но ничего не нахожу. Тетю Шуру как подменили.

Вытаскиваю из сумочки визитку: полка с тремя горшочками, крохотная бумажная скатерть в красно-белую клетку, а поверх нее – выпуклая буханка хлеба.

– Тетя Шура, это ваша визитка. Узнаете?

Ее пальцы скользят по карточке, гладят буханку, шершавую на ощупь, на миг она замирает, потом роняет визитку на пол и снова спрашивает у меня с надеждой:

– Ты не видела мои ножницы?

Пирожки на столе источают аппетитный аромат. Я хватаю один, ломаю пополам, запихиваю себе в рот половинку. Сладкий яблочный пирожок тает во рту, оставляя легкое послевкусие корицы. Обычно тетя Шура очень радуется, когда кто-то рядом с аппетитом ест.

Сейчас она смотрит прямо перед собой и снова перебирает ножницы. Я подхожу ближе и обнимаю ее. Раньше в такие моменты мне всегда казалось, что я нахожусь в объятиях огромного мягкого пирога. Теперь же ничего не чувствую, кроме тепла человеческого тела и запаха шерсти от жилетки. Я пытаюсь отыскать в этой комнате поток, разглядываю ее сверху донизу, но тут, как назло, ничего нет. Потрепанный диванчик, выцветший коврик, скрипучие дощатые полы, свежие обои с пошловатым рисунком. Ни картинки, ни статуэтки, ни вышивки – ничего, что дышало бы потоком. И это еще один печальный факт, который говорит о том, что тетя Шура – больше не скрапбукер. Обычно нас притягивают к себе места, в которых Меркабур хоть как-то себя проявляет. Одно меня радует – я не замечаю вокруг следов вывернутого наизнанку пространства, как в мастерской после пожара.

Тетя Шура начинает тихонько раскачиваться, а я все еще не выпускаю ее из объятий.

– Пуфф, ножницы, – она начинает тихонько всхлипывать.

У меня в сумочке есть в точности такие же ножницы, как те, которые она сейчас ищет. Старинные, с бронзовыми ручками и украшениями в виде крохотных бабочек. У каждого v.s. скрапбукера есть такие, без них нельзя сделать ни одной открытки. И для каждого из нас отдать свои ножницы – даже на время, даже просто подержать – все равно, что вынуть собственный глаз и дать кому-то попользоваться.

А если она что-то вспомнит?! Что-то важное?!

Я достаю из рюкзачка чехол с ножницами. Нельзя сказать, что он полностью выполнен в технике скрапбукинга – чехол из бумаги и картона прослужил бы недолго, – но я делала его так же, как открытки: ловила поток, укладывала его в каждый виток нитки и кусочек ткани. Чехол сшит из плотной материи цвета желтого сыра и треугольником повторяет форму ножниц. На две равные части его делит металлическая молния бронзового оттенка. Одна половинка осталась просто тканью, чистой и нетронутой, как сам поток, а другая сразу и явно говорит о скрапбукинге нагромождением деталей: это штампы в виде бабочек и обрывков текста из зеркальных букв, кусочки неровно выкрашенных кружев, плоские пуговицы, маленькая желтая роза и вышитые вручную буквы:

«TOOL»[9]

На конце чехла болтается подвеска – несколько желтых и оранжевых камушков, круглая вышитая подушечка солнечного цвета и толстая кисточка из таких же ниток. Кисточка поменьше украшает застежку молнии.

Инга говорит, что мой чехол выглядит так, словно в нем индеец хранит свой боевой топорик. В чем-то она права. Поток охраняет ножницы лучше любого сейфа, он бережет их и от ржавчины, и от чужих рук. Поэтому я здорово удивляюсь, когда обнаруживаю, что молния расстегнулась сама. Да быть такого не может! Если только не…