– Это была я, – внезапно призналась Келани. Ей нечего было терять, кроме тающих часов жизни. Она желала лишь прекратить потоки гнева и злости, источаемые отцом, которые сдавливали ее грудь. – Я не могла смириться с тем, что не увижу Сета снова.

После новости о смерти Херальдумов Келани тревожилась не столько потому, что в конверте было запечатано ее имя и она будет вынуждена сражаться, о чем она, очевидно, не знала, а из-за того, что угадала заранее выбор Станкевичусов. Она боялась, что больше никогда не увидит Сета, что их встреча в Тайне Флоры будет последней, что К. не успеет рассказать ему всего. Останется одна. Однако Келани не была настолько глупа, чтобы поменять имя Коринтии на свое. Если еще и была возможность побыть вместе с Сетом, то только при условии, что он победит и она выживет, попасть на саму Арену было чертовски сложно.

– Если бы не наш план, я бы наказал тебя за ложь. – Отец сплюнул. – Я хочу, чтобы ты уцелела, Келани. Не играй с моим терпением.

Келани взглянула на сестру, та отвернулась.

– Ни Киган, ни ты, – добавил он. – Но ты должна быть здесь, чтобы послушать.

Секир закончил это маленькое собрание. Он вызвал стражу, которая увела ее сестер и брата.

– Седрик и Лорен будут тренировать тебя, – обратился он к Келани, когда охранник, который до этого тащил ее сюда, снова зажал мертвой хваткой ее плечо.

– Вы же сказали, что…

– Я прекрасно знаю, что я сказал, Келани, – оборвал он ее. – Твоим оружием будет револьвер, а в ближнем бою воспользуешься ножом. Тебя обучат стрельбе и минимальной обороне. Возможно, ты не одолеешь самих противников, но это пригодится, если кто-то из местных жителей осмелится противостоять тебе. Я не прошу тебя совершать самоубийство. Кроме того, оружие и уверенность внушают страх. В конце концов, не важно, что ты не знаешь, как использовать их по-настоящему.

– Да, отец, – согласилась она.

– А что касается остальных, – он говорил о детях, но обращался к солдатам, сопровождавшим их, – они будут оставаться в своих комнатах до дальнейших распоряжений. Никто не должен переступать порог их покоев без моего согласия. Это понятно?

– Да, господин, – ответили они в унисон.

10

Четверо

Изображения на витражах двоились, преломляясь на бронзовых телах, которые держали каменный купол над алтарем. Блики завораживающе покачивались от падающего света. Было трудно разглядеть в их скольжении какую-либо черту сопротивления или смирения перед этим порабощением. Тяжело было понять, связаны ли они обязательствами, как она, или охотно соглашаются с волей их господина. Что же тогда темнота? Их собственная воля?

Нет. Она хотела того же, что и свет, – создавать красоту. Быть частью этого великолепия, этого природного калейдоскопа. Ей нужен был свет, как и бликам, чтобы сиять так же ярко, как и все в ее семье.

Свет подавляет тьму. Он стирает ее. Отталкивает. Оттесняет на задворки. Топит. Убивает. Потому что тьма вне порядка вещей. В ней живут страхи, кошмары, плохие намерения, дикость…

Она отвернулась, устав от игры бликов. Ее взгляд привлекла статуя, облаченная в тунику и глубокий капюшон. Келани поражала фактура камня. Лицо статуи выглядело ясно, но не передавало ровным счетом ничего. Черты были невыразительны, словно утаивали что-то сокровенное. Точно такое же, как у трех других статуй. Видимо, скульптор очень дотошно вырезал каждый мускул, желая избежать зарождения дыхания жизни в нем. Лицо слеплено с орлиным и плоским носом, чтобы никто из людей не смог отождествить себя с ним и почувствовать неуловимое превосходство над другими.

Да и вообще, маловероятно, что кто-то был, близок к Четверке настолько, чтобы запомнить каждую морщинку или родинку на их лицах. Тем не менее некоторые утверждали, что им посчастливилось увидеть этих существ в какой-то трагический момент своей жизни, а кому-то они являлись в предрекающих чудо снах. Многие смертные непрестанно спорили об их внешности. Несмотря на всевозможные предположения, Четверка была чем-то большим, не просто человеческими существами. Они не были мужчинами или женщинами, они были другими. Более невероятными, сильными, соблазнительными. Словно принадлежали к третьему полу, к которому никто другой не мог себя отнести. Вот почему каменные одеяния скрывали те части их тел, которые могли дать хоть какой-то намек на разгадку.

Однако не все разделяли мнение рода К. Были те, кто считал, что не существовало никакого третьего пола и Четверо были мужчинами. Хотя и этот вариант польстил бы Кенту Кевалайну. Другие верили в двух мужчин и двух женщин. Самые отчаянные говорили о Восьми, заявляя, что слово «божество» подразумевало союз мужчины и женщины.

Келани никогда раньше не задумывалась о том, кем на самом деле могли быть прародители всего сущего, какой пол имели Флора, Чада, Уинер или Колен, или даже о том, относятся ли эти имена к одному человеку или паре. Их безупречный постамент никогда не привлекал ее внимания так сильно, как в этот момент. К. не были слишком религиозными, но они уважали Четверку, как и все Имена, и имели маленькую часовню во дворце для поклонения. Другие рода не утруждали себя возведением храмов.

Лереса блуждала, погруженная в свои мысли. Ноги сами привели ее в этот пустынный уголок, подальше от снисходительных взглядов, что преследовали ее с утра до ночи. В поисках тишины, которая ничего не значила бы и не давила на нее так, как тишина, заполнявшая спальню, пока горничные одевали ее и расчесывали ее волосы в удушающем молчании.

Шпильки, державшие пучок волос, вонзались в плоть. Жесткая новая униформа не давала ей расслабиться ни на секунду. Тревожно поглаживая бедро, она ощущала подушечками пальцев грубую ткань вместо шелка. Лереса чувствовала себя странно, надевая эти обтягивающие штаны, из-за которых кровь будто переставала течь по скованным икрам. Ткань плотно обтягивала ноги, как вторая кожа. Она слишком явно подчеркивала каждый сантиметр, демонстрируя точное положение коленных чашечек и стройных икр. Оставляла в поле зрения каждый изгиб, каждую дрожь, каждую слабость.

Что Келани делала в часовне? Почему она выбрала это место? Она не верила, что Четверка могла выслушать ее, не говоря уж о том, чтобы помочь. Почему они должны внять ей, если она гораздо меньше верит в богов и Арену, чем другие бойцы?

Не важно, как близко она сидела к ним, они не переставали быть лишь каменными изваяниями. Даже самые отчаявшиеся из Кевалайнов никогда бы ни стали падать на колени перед бездушной статуей и просить ее о чем-либо.

Дверь в