Северина продолжала писать, чему-то улыбаясь, совершенно не реагируя на присутствие Ярыгина.

Ярыгин кашлянул, чтобы привлечь внимание к своей персоне. Это ему удалось.

— Вашу санаторную книжку, пожалуйста… — рассеянно взглянув на него, попросила Северина.

Ярыгин достал и протянул ей удостоверение МВД СССР.

Она так же рассеянно взяла удостоверение. Раскрыв его, сверила невидящими глазами фотографию с оригиналом и спросила:

— На что жалуемся? У вас вид очень здорового человека.

— У нас больных не держат! — улыбаясь ответил Ярыгин. — Видите ли, я из МВД СССР, из уголовного розыска.

Северина вздрогнула, словно очнулась, и внимательно вчиталась в документ, который держала в руках. Покраснев, она вернула удостоверение Ярыгину и сказала:

— Вам, очевидно, нужна наша администрация! Так вы ее прошли. Первая комната от входа. А если вам нужна администрация санатория, так это вообще в другом крыле, на втором этаже.

— Мне нужны вы, Северина Ольга Игоревна! Если не ошибаюсь?

— Не ошибаетесь! — мрачно сказала Северина. — Но я ни в каких уголовных делах не замешана, так что не понимаю, зачем я вам понадобилась.

— У меня к вам несколько вопросов… — слегка смешался Ярыгин, стараясь смягчить тон, — по поводу «Белой дачи».

— Что? — замерла Северина.

— Вас ведь туда приглашали, не правда ли? — поспешил спросить Ярыгин.

Северина резко изменилась в лице. Сначала она побледнела. Потом гнев вызвал румянец на ее щеках, и она резко поднялась с места.

— Нам не о чем говорить! — отчеканила она ледяным и жестким тоном.

— Но мне необходимо… — стал уговаривать ее Ярыгин.

Северина тут же его прервала:

— А мне — нет!

Она пошла к входной двери, распахнула ее и, обнаружив сидящего у ее кабинета пациента, пригласила того войти в кабинет.

— Вы к невропатологу?.. Проходите, пожалуйста!

Складывая газету, в кабинет вошел отдыхающий, один из тех, чье больное сердце и измочаленные нервы сделали для него уже невозможным пребывание на пляже под жаркими лучами южного солнца в обществе полуголых див, охотниц за связями и толстыми кошельками.

— Товарищ уже закончил? — полюбопытствовал вошедший, профессионально окидывая Ярыгина холодным взглядом.

— Товарищ и не начинал даже! — с грустью констатировал Ярыгин и вышел в любезно открытую для пациента дверь. — До свиданья, Ольга Игоревна! — попрощался он, не глядя на разгневанную женщину…

«Да-а… ну и прокололся! — озабоченно думал Ярыгин, выходя за проходную санатория. — Кирилл теперь засмеет!»

Глядя на его озабоченное лицо, старик вахтер злорадствовал в душе.

«Несолоно хлебавши, кажись, уходишь, голубчик! — думал он. — Не в свои сани не садись!» Однако, почтительно согнувшись в полупоклоне, громко произнес вслух:

— Всего вам хорошего, почтеннейший! Приходите еще! Всегда рады вас видеть!

Но если лицо его оставалось каменно-невозмутимым, то глаза посмеивались, провожая Ярыгина.

«Сыщикам здесь не место!» — произнес он про себя.

Заботы, заботы

Борзов Петр Григорьевич с утра пребывал не в духе.

Когда он проснулся, его жена и дочь еще спали — вчера поздно пришли с концерта Кобзона.

Приняв, как всегда, контрастный душ, Петр Григорьевич почувствовал зверский аппетит. Холодильник был набит продуктами, но на плите царила девственная чистота. Прислуги в предназначенной ей комнате Борзов не нашел.

Покрутившись в поисках обслуживающего персонала, он обнаружил на видном месте, на столе, записку:

«Милый! Я отпустила Глашу к заболевшей матери. Сделай себе завтрак, не сочти за труд!»

Петр Григорьевич рассвирепел.

«Я бы ее послал к… матери! — злобно подумал он. — Только не к заболевшей. Ишь, моду взяла. За мой счет добренькой быть».

Однако делать было нечего. Борзов подогрел в чайнике воду, насыпал в большую чашку две ложки растворимого кофе, сотворил себе пару огромных бутербродов с нежной ветчиной и солеными огурчиками, нежинскими, специальной засолки, и все поспешно умял.

Голод он утолил, но аппетит нет, а уж об удовольствии нечего и говорить. Разве это можно назвать едой? По его представлениям, на завтрак должно обязательно быть горячее. Так рассуждал Борзов, отправляясь в горком партии на служебной машине.

Настроение было паршивое. И он знал истинную причину своего плохого настроения: днем раньше приехал Липатов, и хотя они накоротке пообщались, после тот не удосужился Борзова вызвать.

Это был плохой симптом.

Борзов с удовольствием посоветовался бы с женой, но тревожить ее сон не стал. Многим он был обязан Тамаре Романовне и ценил это как никто. Когда он узнал о связи жены с Липатовым, то несказанно удивился и подумал: «Надо же! Молодчина какая! И как это ей удалось?»

И радовался удаче жены как своей собственной.

Мысль о том, что ему изменили, наставили рога, обманули, не пришла ему в голову. Он сам был не без греха. Работа в горкоме комсомола на многое ему открыла глаза. Свою карьеру он начинал с проведения всевозможных оргмассовых мероприятий, которые, как правило, заканчивались пьянками с грудастыми пионервожатыми и легкодоступными комсомолками. Наиболее понимающие приглашались даже на «Белую дачу». Но без Тамары Романовны он в лучшем случае разделил бы долю Юрпалова, который вместе с Багировым был большим любителем таких акций.

В горкоме Борзов отвел душу. В этом заведении было на кого поорать, кого погонять. Мальчики для битья здесь получали нормальную зарплату. Из-за нее и надежд выбиться в люди они многое терпели.

Зайдя в кабинет, Борзов сразу позвонил Багирову.

— Аркадий Константинович, привет! Борзов! Как обстановка в городе?

— Доброе утро, Петр Григорьевич. Все спокойно.

— Липатов не звонит! — пожаловался он. — Может, что-нибудь по твоей части есть? Как там Москва?

— Вроде бы все без изменений! — отрапортовал Багиров, отлично понимая, что творится сейчас на душе у Борзова. — Липатов приболел немного. Видать, в машине просквозило. Не переживай, скоро поправится.

Борзову сразу же стало легче. Он радостно вздохнул и, вытащив одним рывком платок из кармана брюк, вытер потный лоб.

Теперь появился повод позвонить Липатову. Вчера, встречаясь с первым, Борзов обратил внимание, что Липатов