не флажками, а полукругами с вытянутыми вперед стрелами. Зачастил к нему Максим Ильич попить чайку и понаблюдать, как замполит вырисовывает новую стрелу.

Фронт уходил все дальше и дальше от нашей земли. Сегодня Совинформбюро передало, что войска генерала Русакова под Инсбургом уничтожили бригаду эсэсовцев и танковый полк. Это местечко было знакомо Максиму Ильичу, здесь он был ранен еще в Первую мировую войну. Однако отыскать его на карте не удалось. Как раз в этот вечер Андрей Матвеевич писал тезисы беседы: «СССР — родина сталеварения». На столе лежали том Большой Советской Энциклопедии, стопка технических книг, нечего было и думать отвлекать его разговорами.

Старик ушел, но только Андрей Матвеевич сосредоточился, как снова постучали, и в дверях показалась причесанная голова Антона.

— Можно?

Другого ученика Андрей Матвеевич попросил бы зайти попозже, а если дело не спешное, то и на другой день. С Антоном нужно было быть осторожным.

— Заходи.

Антон остался у двери, одернул гимнастерку, торопливо застегнул верхнюю пуговицу.

— Я по делу. Произошел у нас спор. Скажите, какие училища могут помешать нам занять первое место в соревновании?

Андрей Матвеевич ожидал просьбы уйти с лекции, Антон мог попросить заменить брюки или с серьезным видом задать озорной вопрос, вроде: любил ли Александр Невский белые ночи? Всего можно было ожидать от Антона, только не интереса к соревнованию между училищами.

— А! И вас задело за живое? — сказал Андрей Матвеевич. — Это хорошо. Только есть у вас и ошибочка, Антон. Помешать нам никто не может. Если мы не выйдем на первое место в соревновании, то исключительно по своей вине. Три главных показателя учитываются — учеба, культурно-массовая работа и поведение учащихся!

— Интересно знать, какие все же лучшие училища в городе — допытывался Антон. — На кого же равняться?

— Девяносто седьмое, сто девятое, сто тридцать девятое.

— Спасибо.

Антон тайком занимался две ночи, выучил задание по спецтехнологии и ответил преподавателю на четверку, хорошо написал контрольную работу по физике. Но ходил встревоженный. В других училищах дисциплина лучше. В сто двенадцатом была самовольная отлучка. Антон подвел свое училище.

Наступило воскресенье. В полдень Антон пробрался в дзот за прудом. Постелив газету на кирпичи, там сидели Сафар и Глоба — паренек из седьмой модельной группы, которого никто в училище не звал по имени. Антон удобно устроился на ящике из-под макарон:

— С вами можно говорить начистоту?

Сафар вскочил, поднес правую руку к сердцу, как делал его дед в особо торжественные минуты:

— На меня можешь положиться.

Антон повернулся вместе с ящиком к Глебе и глазами спросил: «А ты?»

— Себя хвалить не могу. Спроси у модельщиков, они скажут, какой Глоба товарищ — хороший или плохой.

Рассудительный ответ Глобы понравился Антону. Ребят он подобрал стоящих, такие не подведут.

— Хотите, чтобы наше училище было первым в Ленинграде?

У Сафара заблестели глаза. Он так низко наклонился к Антону, что коснулся горячей щекой мокрого меха ушанки. Глоба поднял руку:

— Тогда слушайте…

Через четверть часа из дзота выбрался Сафар, притаился у выхода из траншеи, огляделся по сторонам и побежал по тропинке к школе ФЗО. На петлицах шинели серебром отливали чужие знаки «РУ 139», а в кармане лежала пачка папирос в мягкой упаковке и коробок спичек. Вслед за ним из дзота выскочил Глоба. Хлястик на его шинели держался на одной пуговице, на петлицах знаки «РУ 109», из-под шапки выбились рожками два чуба. Сменил знаки и Антон.

Сафар действовал на опасном участие — Невский проспект, Гостиный двор, Садовая и Инженерная улицы.

Антон велел ему ходить по улицам и курить, чтобы замечали милиционеры. Глоба ругался с билетершами, пытаясь проникнуть в кинотеатры на вечерний сеанс, Антон бесплатно объезжал на трамвае Васильевский остров к Петроградскую сторону.

В этот день в рапортичках многих кондукторов, в служебных записках милиционеров и билетерш приводились случаи озорства, грубости учеников трех лучших ремесленных училищ города…

У Андрея Матвеевича дома были гости — приехала из Калинина сестра с двумя малышами. В тихую его квартиру племянники принесли шум и беспокойство, пришлось спешно эвакуироваться в служебный кабинет. Весь воскресный день он просидел за газетами, книгами, журналами, сверяя по карте продвижение советских войск. Вечером его ждали на агитпункте.

За полчаса до начала встречи Андрей Матвеевич вышел из училища. В парке, проходя по главной аллее, он услышал стон. Всмотрелся: за кустом можжевельника стоит на коленях подросток, цепко ухватившись руками за бока, и натужно хрипит, напрягается, чтобы его стошнило. «Напоили!» — подумал Андрей Матвеевич, но сразу же выбранил себя за нехорошую мысль. Наверно, заболел парнишка.

— Заболел, Сафар? — встревоженно спросил Андрей Матвеевич, узнав в подростке своего ученика. — Что-нибудь ел на улице?

— Нет, не купил даже эскимо. Просто плохо. Мутит. Наверно букашку проглотил.

Голос у Сафара был тихий, но не расслабленный, и спиртным от него не пахло. В медпункте Андрей Матвеевич помог Варе снять с Сафара шинель, ботинки и уложить его на кушетку. Из соседней комнаты он позвонил на агитпункт, извинился за опоздание. Варя измерила больному температуру, проверила пульс, но ничего опасного для здоровья не нашла. Не сразу Сафар признался, что в этот день выкурил несколько папирос по-настоящему, «с затяжкой». Варя вскипятила в кастрюльке молоко, велела ему выпить полный стакан.

Бывало, в деревне бабушка вынет из русской печки горшочек топленого молока, посыплет солью ломоть хлеба — какое это было лакомство! А теперь Сафар так накурился, что при одном виде молока его в дрожь бросило. Но Варю не переспоришь, уж лучше закрыть глаза и выпить.

Возвращаясь с агитпункта, Андрей Матвеевич вдруг вспомнил, что, когда он помогал Варе раздевать больного ученика, ему показалось, будто на петлицах шинели Сафара были чужие трафареты…

Лучше всех тревожное состояние комсомольского секретаря понимал замполит. Он видел, что Вадим хочет работать, но в горячке допускает ошибки. Андрей Матвеевич помогал ему тактично, незаметно…

— Присаживайтесь, товарищ Волгин.

Алексей неважно чувствовал себя в кабинете заместителя директора. Сжав губы, он молчал и упрямо глядел в пол. Со стороны казалось, что Алексей внимательно изучает рисунок на паркете. Дело ясное, придется держать ответ. На столе лежит раскрытая тетрадь, а в ней раскрашенная игрушка, «уйди-уйди».

— Итак, товарищ Волгин, математика вас не интересует? — спокойно продолжал Андрей Матвеевич, будто перед ним стоял не пятнадцатилетний паренек, а человек, проживший долгую жизнь. Затем он взял со стола