Я смотрю на моего Ваську и не могу понять. Почему он до сих пор не сделал попытки дотронуться до меня, за что так мучает? И  только сейчас замечаю мертвенную бледность заливающую родное лицо, и темная щетина на щеках кажется нарисованной.

- Прогонишь. А знаешь, ты ведь будешь права. Я тварь. Столько лет я даже не делал попыток найти вас. И то, что меня обманули не может оправдать того, что мы упустили. Того, что потеряли. Того, что я промохал, живя, как в бреду.

- Егоров, с тобой все в порядке? – спрашиваю, не понимая, не слыша его слов, произнесенных заплетающимся языком. Смотрю на сильную мужскую руку, которой Васька сжимает свою грудь в районе сердца. И понимаю, что он не настолько пьян, чтобы вдруг начать заваливаться на пол, как манекен, не сводя с меня остановившегося взгляда.

- Я скучал, Светка. Я так скучал,- шепчет он бескровными губами.- Ты прости меня, девочка. Нет, не прощай. Ни за что не прощай. Потому что...

- Васька, только не снова, ты не можешь меня снова бросить, сука. Не можешь. Гад,- рыдаю я, раздирая на груди самого любимого мужчины на свете, рубаху. Подчиняюсь какому-то первобытному наитию.  Раз – два – три, вдох, несколько ритмичных нажатий на грудь, украшенную странной татуировкой, изображающей горного барса, оскалившего пасть.

Барс. Барс. Барс.  Черт, я не могу ухватить мысль, продолжая сумасшедше жать на грудь и  вдыхать в посиневшие любимые губы свою жизнь.

- Катя,- ору, сдирая глотку,- умоляю, помоги. Вызови скорую

И я знаю, счет идет на минуты. И если я не сделаю хоть что – то. То потеряю своего Ваську уже навсегда.

Моя сестра появляется словно тень, я знаю, она сделала все возможное.

- Васятку я закрыла в комнате. Незачем ему стресс. Скорая приедет не скоро, вот такой вот каламбур,- усмехается сестра, не сводя глаз с уже не дышащего Егорова. Она ненавидит его, я знаю. И сейчас борется со своими демонами. - Если ты сейчас не примешь решение – он просто сдохнет. Не скажу, что я буду очень расстроена. Но мать твою, я тогда просто перестану быть человеком и меня это жутко пугает.

- Дай мне телефон,- шепчу, понимая, что точно сейчас загоняю себя в петлю, из которой сбежать не смогу никогда. И это станет моей вечной клеткой, сладким ядом  и горьким пожизненным заключением.

Он отвечает сразу. Даже не дав мне передышки. Один гудок, и я слышу хриплый властный голос. Я просто не могу соскочить уже.

- Помоги мне,- шепчу, хотя хочется орать во всю глотку.- Спаси.

Он приедет скоро. Очень скоро и заберет причитающееся. Страшно? Я уже и не знаю. Вдруг осознаю, что я отдам ему свою душу с каким – то мазохистским удовольствием.  Он заберет ее уже сегодня, на новой кровати, стоящей в моей благочестивой спальне. Он заберет у меня все, в обмен на жизнь предателя лежащего у моих ног. И я готова.

***********

Тагир не торопился. Знал, что на заднем сиденье везет почти  труп почти генерала. Этот ублюдок уже даже не хрипел. Тишину в салоне машины, казалось, можно резать. Настолько плотным был чертов воздух.

Беросов глянул в зеркало заднего вида на своего врага. Что –то всколыхнулось в душе. Такое черное, невесомое, прозрачно - тонкое, похожее на запыленную паутину. Прошлое запустило свои щупальца в сердце, в глаза, в мозг. Рубашка на груди полкана разорвалась, обнажая синеву оскаленной пасти набитого барса. Наколка чуть подрагивала от поверхностного дыхания. Точнее остатков воздуха выходящих из легких умирающего. У него тоже была такая. Оскаленный «Барс».

- Мать твою, мент,- прорычал Барс, разрывая чертово пространство.- Сука.

Тагир вдавил педаль газа в пол. Колеса взревели, оставляя выжженные на асфальте следы протектора.

Улицы слились в одну бесконечную черную линию, он не видел ничего вокруг. Ничего, как тогда, в горах. Тогда умирал он – Тагир Беросов, разглядывая грозовое небо безучастными гаснущими глазами. Слушал отрывистые приказы командира, и знал, что подыхает. Чьи –то руки рвали тельник на его груди, от боли вспыхивали салюты в покрытом тучами тяжелом небе. Он сжимал зубы и не издавал ни звука. Чтобы не опозориться. Не дать слабости вырваться наружу.

Тагир потер шею грудь, точно в том месте, куда вошел осколок. Тогда синий «Барс» набитый на его шее лишился глаза, дав возможность своему хозяину наконец то прозреть. Беросов с тех пор носил только одежду с высоким воротом и больше не боялся ни смерти, ни жизни, ни демонов захвативших его душу.

- Барс,- тихий стон вывел положенца из транса воспоминаний. – Какого хрена ты творишь?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

- Ты не сдохнешь, командир. Не сегодня. Я обещал ей. И сдержу слово.- прохрипел Тагир, до боли в костяшках сжимая пальцы на послушном руле. – И самое главное – я свободен. Я  больше тебе не должен. Это греет душу.

- У тебя ее нет, старлей,- бесцветные губы Егорова скривились, и Тагир почувствовал как вихрится в салоне машины ненависть. Егоров не боялся ни его, ни смерти. - Лучше убей. Слышишь? Какая к черту жизнь, знать, что ты имеешь то, что по праву принадлежит мне?

- Ты ошибаешься, Васек,- хмыкнул Тагир.- Светка моя. Ты не имеешь никакого права быть с ней. По совести, ты ведь так учил нас жить? Ты ей жизнь сломал,  выжег до тла, выломал. Так о чем ты говоришь сейчас? Какая она – твоя совесть? ТЫ ж ее до земли согнул. Не отдам, слышишь? Я воспитаю парня по – совести, по своей, настоящей совести, а не той уродской, которую ты нам проповедовал. Знаешь, Егоров, я ведь не хотел быть тем, кто я сейчас. Но я поступлю сейчас именно по твоей философии. Она мне нужна, а ты нет. Если выживешь – берегись. Молись Егоров, чтобы сдохнуть.

Они влетели во двор спящей больницы, как адская колесница. Сонная дежурная медсестра онемела, увидев перед собой великана, держащего на руках крепкого мужчину, по виду покойника.

«Только криминала нм не хватало» - судорожно подумала она, нажимая кнопку вызова на коммутаторе.

- Этот фраер должен жить,- сквозь зубы процедил Тагир, бросая каменое тело Егорова прямо на пол. Мент даже не застонал.Мозг туманило, руки тряслись, как в отходняке. Черт, он нарушил все мыслимые правила. Но ледяные клещи сжимавшие сердце наконец ослабли. Он отдал последний долг Егорову Василию Георгиевичу.

- Внешних повреждений нет,- удивленно пробормотал полусонный подоспевший молодой врач, почти мальчишка.