— Я от тебя хочу, чтобы ты свой помойный листоксожрал! — зарычал боксер, перегибаясь через письменный стол и намереваясьсгрести маленького редактора своей огромной ручищей.

Однако Рязанский с неожиданной ловкостью нырнул под стол ичерез секунду выскочил оттуда, сжимая в руке ребристый металлический предмет.Надежда Николаевна протерла глаза: в руке редактора была самая настоящаяграната-"лимонка"! До сих пор ей приходилось видеть такое только вкино, однако в ее организме обнаружились рефлексы, прямо предназначенные длятакого исключительного случая. Не успела она осознать, что происходит, как ужеобнаружила себя сидящей на корточках в углу кабинета за потертым кожанымкреслом.

— А ну пошел прочь из моего кабинета! — завопилредактор, подняв гранату над головой. — До трех считаю, потом брошу!

И тут Надежда из своего укрытия увидела удивительнуюметаморфозу, случившуюся с боксером. Его грубое лицо побелело. Лямзин попятилсяк дверям, в ужасе глядя на редактора и беззвучно шевеля губами. Добравшись додвери, он открыл ее и вылетел в коридор с истошным воплем:

— Псих! Ненормальный! Его в дурдом отправить надо!

Когда тяжелые шаги боксера стихли в конце коридора, БорисМихайлович выбрался из-за стола, закрыл дверь и повернулся к Надежде:

— У вас хорошая реакция. Вы, наверное, журналист?Что-то мне ваше лицо кажется знакомым…

Надежда в ужасе не сводила глаз с гранаты, которую Рязанскийдержал в руке. Проследив за ее взглядом, редактор усмехнулся:

— Вылезайте, вылезайте! Граната учебная!

Специально для таких посетителей держу! Вы не представляете,как она их успокаивает!

Надежда, все еще с опаской поглядывая на гранату, выбраласьиз-за кресла и спросила:

— Чего он хотел?

— Лямзин-то? — Борис Михайлович усмехнулся. —Вы же слышали, он хотел, чтобы я съел свою газету…

— А почему? Откуда такое странное желание?

— Ну он ушел не попрощавшись и не объяснив до концапричины своего визита, однако я думаю, что Лямзину не понравилась моя статья впоследнем номере. Я там высказался насчет того, что последнее время Лямзиннаходится не в самой лучшей форме и позволяет себе нарушения режима тренировок…Попросту выражаясь, каждый вечер напивается как свинья…

— А что, это действительно так? — поинтересоваласьНадежда.

— Нет, все-таки вы не журналист… — Рязанский ссомнением посмотрел на нее. — Что значит — действительно так? Мне оплатилистатью, я написал то, что хотел заказчик, а так это или не так — кому этоинтересно?

— Ну вы просто как киллер! — ужаснулась Надежда.

— Кстати, вы мне напомнили об одном неотложномделе, — озабоченно проговорил Борис Михайлович и нажал на кнопкуселектора:

— Анатолий, зайди ко мне! Немедленно!

В коридоре снова послышались тяжелые шаги, и НадеждаНиколаевна испуганно подумала, что знаменитый боксер возвращается, чтобызакончить разговор. Однако вместо Лямзина на пороге кабинета появился тот самыйохранник, который совсем недавно пропустил Надежду в офис.

Однако за прошедшие минуты внешность секьюрити разительноизменилась.

Его довольно-таки невыразительное и бесцветное лицоприобрело новые, весьма яркие краски. Под левым глазом охранника на глазахразрастался и багровел огромный синяк.

Надежда с необъяснимым злорадством представила, как этотсиняк к завтрашнему дню станет лиловым, а еще через несколько дней начнетзеленеть и желтеть, и настроение у нее почемуто улучшилось.

— Ты почему, голубь, Лямзина пропустил? — спросилредактор с мягкой, отеческой интонацией, уставившись на вошедшего охранника.

— Так, Борис Михалыч, он же того… — Мужчина невольнопотер разгорающийся синяк.

— Он, значит, того, а ты — не того? — передразнилего Рязанский. — А за что же я тебе, Толя, деньги плачу?

— Он же чемпион… — уныло протянул охранник. — Мнепротив него никак…

— Уволен, голубь! — ласково сообщилредактор. — До конца дня досидишь, и свободен!

Мне не нужны объяснения, мне нужна охрана!

Мужчина молча развернулся и вышел из кабинета.

Борис Михайлович потер маленькие ручки и повернулся кНадежде:

— Извините, работа. Так о чем вы хотели со мнойпоговорить? И, кстати, я не расслышал ваше имя.

— А я его и не успела назвать! — Надежда уселасьна стул напротив редактора и представилась:

— Надежда Николаевна.

— И чем я вам, Надежда Николаевна, могу быть полезен?

— Я хотела поговорить с вами об одной вашей сотруднице— об Ирине Горностаевой.

— У меня нет такой сотрудницы, — отрезалРязанский, мгновенно помрачнев.

— Может быть, я не правильно выразилась, — Надеждапридвинулась ближе к столу, — она — ваша бывшая сотрудница.

Борис Михайлович помолчал, затем в упор уставился на своюсобеседницу и спросил:

— И почему я должен обсуждать ее с вами?

— Вы не должны, конечно… — Надежда поймала его взгляд ивложила в свой голос максимум чувства и убедительности. — Но я очень прошувас… Дело в том, что мой сын…

Он хочет жениться на этой.., на этой девице, а у меня простоужасные предчувствия… Я понимаю, вы можете сказать, что почти каждая матьнастороженно относится к будущей невестке, но поверьте, я — человек достаточносдержанный, умею контролировать свои эмоции и стараюсь трезво оценивать людей…

— Знаете, что я вам скажу… — Борис Михайлович откинулсяв кресле и с сочувствием взглянул на Надежду. — Уезжайте.

— Куда? — растерянно спросила она.

— В Австралию, в Новую Гвинею, на Мадагаскар… В общем,чем дальше, тем лучше.

— Что за странный совет?

— Если Ирина Горностаева по какой-то причине положилаглаз на вашего сына — вы ничего не сможете сделать… — Редактор тяжеловздохнул. — Я — тоже человек сдержанный и довольно решительный…

— Я успела это заметить, — с уважением вставилаНадежда, — как вы разделались с боксером!

— Но я не выстоял против этой.., этой девицы и одногораунда. Вот послушайте про то, как Ирина Горностаева делала карьеру… Онапоявилась в нашем городе два года назад.

Скромная с виду провинциальная журналисточка… Она ведь родомиз Заборска, вы знали?

Надежда молча кивнула, не перебивая собеседника.

— У меня как раз ушла одна сотрудница, родила ребенка.Ну я и взял Горностаеву. С испытательным сроком, конечно. Но ей этого испытательногосрока вполне хватило…