— Да я вовсе не о ней! — Лариса Павловнараздраженно отмахнулась. — Я об этой журналистке, Ирине Горностаевой!

— О ком? — На этот раз удивлена была Надежда.

— Об Ирине Горностаевой! — повторила хозяйка,уверенно показывая на фотографию.

Надежда Николаевна проследила за ее взглядом и увидела, чтоона показывает на красавицу-блондинку, ту самую, которая умерла от загадочнойболезни под названием апноэ.

То есть умерла она чуть позже, чем была сделана фотография,на следующую ночь, а здесь она позировала, лучезарно улыбаясь в объектив.

Говорят, что люди, которых ожидает скорая смерть, как-тоособенно выглядят на фотоснимках, как будто будущая трагедия оставляет на ихлицах какой-то особенный отпечаток. На лице Ирины никакого следа близкой смертине было.

— Вот как! — удивленно протянула НадеждаНиколаевна. — Вот оно что!

Новая информация проливала на события совершенно другойсвет. По крайней мере, у одного из гостей покойного Ильи Константиновича былсерьезный мотив для убийства журналистки…

А может быть, и не только у него. Надежда перевела взгляд наскромную женщину, «старинную знакомую» Сергея Ивановича, и вспомнила ажурнуюзолотую цепочку, найденную в пыли на дороге, и кулон, лежавший траве под окном.

Следовало срочно поразмыслив над новыми фактами. Надеждасердечно распрощалась с таксами. Их хозяйка глядела на гостью с прохладцей,очевидно, заподозрив неладное. Надежда поскорее ретировалась.

В ближайшем ларьке «Роспечати» она купила газету«Петербургский вестник» и выяснила адрес редакции. Однако, взглянув на часы,поняла, что сегодня никак не успеет в газету, потому что муж вернется с работычерез сорок минут, у нее осталось времени только чтобы добраться до дому.

Муж пришел раньше нее и был недоволен.

Хорошо, что имелась причина — отвозила Алке ноутбук. Котглядел ехидно с выражением чеховского мальчика на морде: «А я знаю!», ноНадежда держалась твердо и ни в чем не призналась. С котом она разберетсяпотом.

Надежда Николаевна свернула со Среднего проспекта наТринадцатую линию. Сразу отхлынули городские суета и шум, Надежда, казалось,перенеслась в позапрошлый век и совершенно не удивилась бы, если бы изпроходного двора навстречу ей выбежал Родион Раскольников, придерживая топорпод полой поношенного пальто.

Однако вместо Раскольникова из подворотни вышел мрачныйрокер в усеянной заклепками кожаной куртке. Скользнув по Надежде угрюмымвзглядом, рокер уселся на мощный мотоцикл и с ревом умчался вдаль.

Надежда взглянула на номер дома и свернула во двор.

Возле обитой железом двери она увидела звонок. Никакой, дажесамой скромной таблички, извещающей посетителей, что за этой дверью находитсяредакция газеты, не было.

Видимо, «Петербургский вестник» избегал излишнейпопулярности.

Надежда Николаевна нажала на кнопку звонка, и тут же прямо унее над головой зазвучал усиленный микрофоном голос:

— К кому?

«Интересно, — подумала Надежда, — хамство иневоспитанность тоже усилены микрофоном?»

Вслух она сказала:

— К Борису Михайловичу Рязанскому.

На двери щелкнул замок, и она распахнулась.

Надежда вошла в дверь и оказалась в узком, плохо освещенномкоридоре. Справа от входа в тесной прозрачной будочке сидел сутулый мужчина летсорока с очень мрачным выражением на лице. Видимо, это и был обладательхамоватого голоса в микрофоне, во всяком случае так же сухо и лаконично онсказал посетительнице:

— Третья дверь направо.

Надежда поблагодарила, прошла мимо будочки и постучала в тусамую третью дверь.

На ее стук никто не отозвался, а прислушавшись, онаотчетливо расслышала доносящийся из кабинета крик:

— Ничего мы не будем публиковать! Нам эта «Кассандра»еще за прошлый месяц не заплатила! Они что там — не понимают, что такая статья— это самая натуральная реклама?.

А за рекламу платить надо, платить!

Толкнув дверь, Надежда решительно вошла в кабинет.

За просторным столом, заваленным толстыми пачками офиснойбумаги, засаленными рукописями и пустыми пакетами из «Макдоналдса», сиделмаленький, кругленький человечек с лысиной, окруженной кудрявой порослью,легкой и светлой, как пух одуванчика. На круглом и коротком носу криво сиделикруглые же очки в металлической оправе. Человечек прижимал к уху телефоннуютрубку и слушал своего собеседника, выразительно вращая круглыми серыми глазамиза стеклами очков.

Увидев Надежду, он свободной рукой указал ей на стул и сновазакричал так, что люстра под потолком его кабинета жалобно зазвенела:

— А мне плевать! Мне глубоко плевать, что у нас с нимистарые проверенные временем отношения! Мне сегодня за аренду платить надо!

Понимаешь — сегодня! Так что если «Кассандра» не погаситдолги, то никакой статьи не будет! Все!

Человечек швырнул трубку, причем каким-то чудом она попалана свое законное место, а не на пол.

Затем он перевел дыхание и поднял глаза на женщину:

— Слушаю!

Не успела Надежда Николаевна открыть рот и заговорить, какдверь кабинета распахнулась, и в него ворвался широкоплечий и громоздкий, какдвухстворчатый шкаф, мужчина, оснащенный пудовыми кулаками и горящим взороммаленьких глубоко посаженных глаз.

— Ты, скотина рязанская! — завопил «шкаф» спорога. — Я твою лавочку разнесу, так что от нее только щепки полетят! Тычто, паразит мелкий, про меня в своем сортирном листке написал?

— Ты кто такой? — невозмутимо поинтересовалсяБорис Михайлович. — Пока я тебя не узнаю, мне не ясна причина твоегонегодования.

— Ты меня не узнаешь? — завопил «шкаф», еще большеразъяряясь. — Да меня каждый малолетний пацан в этом городе в лицо знает!

Да меня каждая собака узнает! Да меня…

— Как ты видишь, — спокойно прервал посетителяРязанский, — я уже давно не малолетний пацан и тем более не собака, такчто " узнавать тебя вовсе не обязан.

— Ну ты даешь! — От удивления «шкаф» понизилголос. — Я же Слава Лямзин! Ты че, правда, что ли, меня не узнал или таквыделываешься?

— Лямзин? — переспросил Борис Михайлович. —Фамилия известная! И чего же ты от меня хочешь, Слава Лямзин?

Надежда Николаевна с интересом уставилась на посетителя:притом, что она совершенно не интересовалась спортом, даже она слышала имяэтого знаменитого боксера.

— И чего же ты от меня хочешь? — повторилредактор, насмешливо разглядывая спортсмена.