Да, конечно. Вот чего хотел старый Nabokov – стать опять целостным, вернуться к началу. Он думал, это осуществимо через запретную любовь. Но такое было невозможно в принципе, потому что даже сама эта очаровательно поющая девочка уже не была целостной, изначальной – она, как и любая взорвавшаяся вселенная, тоже расширялась и остывала, чтобы превратиться в холодный stardust[14].

А потом по спине Порфирия прошла дрожь.

Он понял, что видит свет угасшей звезды. Реликтовое излучение холодного космоса, уверяющее, что и он, космос, тоже когда-то был молод. Grace VanderWaal – если она еще не распалась на элементы – была теперь древней старухой. Уже много лет она пылилась на той же бесконечной свалке, где отдыхал траченый бабочками Nabokov со своей звездной ржавчиной и сорняками. Между ними не было никакой разницы.

Никакой вообще.

Это действительно была молния искусства, за миг осветившая много такого, чего юный Порфирий раньше никогда не видел и не предчувствовал. Ширин Нишат, несомненно, была гениальной художницей. Вот только он не до конца понимал, почему эту работу запретили – даже для репрессивной и ханжеской иудео-саксонской парадигмы начала века это было слишком.

Комната с двумя экранами исчезла – и Порфирий остался в пустоте, освещенной только флюоресцирующими ступенями.

Когда Мара появилась у выхода, я уже ждал ее в стоящем у дверей убере. Судя по всему, она только что пережила похожий опыт. Во всяком случае, в слуховом и зрительном смысле.

– Ну что, – спросила она, садясь, – видел?

– Угу, – ответил я из дверного динамика.

– И как тебе?

– Гипс как гипс. Пафоса много.

Мара фыркнула.

– Отчет когда сделаешь?

– Уже готов.

– Можно ознакомиться?

– Текст у тебя в почте, – ответил я.

Мара достала телефон – и, пока убер, меняя полосы, нырял по пробке, прочла мой опус вслух, повторяя отдельные фразы дважды. Потом она покосилась на меня и улыбнулась – конгениально шаблонам «умиление» и «нежность».

– Какой хороший мальчик… Прямо чувствую, как бьется твое сердечко, юный Порфирий… Неужели ты сам все это сочинил?

– В известном смысле да. Но я опирался на переживания, описанные другими пациентами. Не кем-то одним – тут выборка по большой группе.

– Особенно мне понравилось вот это – безнадежная попытка вернуть себе целостность… Сильно.

– Да, – ответил я, – это я у одной гражданочки с циркулярным психозом скопипастил. Я по разным позициям смотрел – аффекты, когнитивные искажения, расстройства в сфере влечения и так далее. Мощный творческий синтез…

Словно соглашаясь с моими словами, возвышенно и грозно заиграл орган. Включился информационно-развлекательный блок – и начали, конечно, с рекламы.

На экране появился мужчина средних лет с благородной гривой зачесанных назад волос. Он стоял у макета готического собора в каком-то помещении, похожем на архитектурную мастерскую (игрушечные здания, ком глинопластика на верстаке, даже древний кульман в углу) – и вдохновенно мял пластик ладонями. На нем был синий рабочий фартук.

В следующем кадре тот же мужчина, уже в сутане, поднимался по пустой утренней улице к готическому собору, точь-в-точь повторяющему своей формой макет на верстаке. Потом он же, стоя в многоцветном полумраке внутри собора, дирижировал хором светловолосых ангелочков-мальчуганов, поющих что-то духовное на латыни.

– Transageist people, – эмоционально произнес закадровый голос. – Ни одно из секс-меньшинств не страдало так много, так долго и так незаслуженно. Сегодня мы знаем – мужчина может жить в женском теле, женщина в мужском – и в любом из этих тел может оказаться небинарный индивидуум…

Орган заиграл громче, выше к Богу взвились тонкие детские голоса.

– Но как быть, если вы десятилетний ребенок, запертый в сорокалетнем теле? Вам хочется подойти к сверстнику или сверстнице, чтобы подержать его или ее за руку, поиграть с ней или с ним, попрыгать рядом голыми и поваляться вдвоем в траве… Совсем недавно за это можно было заработать тюремный срок в тысячу лет. Химическая кастрация – вот на что были обречены трансэйджист пипл всего несколько десятилетий назад. Но сегодня тьма отступает… Хочется верить, навсегда…

Мужчина на экране уверенно шел к восходящему солнцу, ведя за руки двух светловолосых мальчуганов из хора – пока все трое не растворились в желто-белой солнечной ряби.

– Самсунь Андрогин… Невозможное возможно!

У андрогинов реклама всегда с социальным акцентом. Они самые передовые и продвинутые – первыми используют новые политкорректные эвфемизмы и вообще всячески подчеркивают свою полезность для общества. Сам продукт они не показывают никогда. Наверно, потому, что внешне он почти неотличим от айфака, из-за чего обе конторы постоянно выясняют отношения в суде.

Я поглядел на Мару. Она смотрела в окно.

– У тебя разве Самсунь Андрогин?

– Целых два, – ответила она. – Старых. Я же говорила.

– А, ну да. Вылетело из головы.

Она улыбнулась – видимо, поняла, что я вру по алгоритму.

– У меня айфак-десять тоже есть, если ты забыл.

– Помню, – ответил я. – Как же. Самая дорогая модель.

– Мне другое интересно, – сказала Мара, – почему они именно этот ролик пустили?

– В каком смысле – почему? – спросил я.

– С моим профилем это не связано точно. Но наверняка связано с лотом «Turbulent-2» – таких совпадений не бывает. Вот как они узнали? Когда?

– Ты же только что прочла мой отчет вслух, – сказал я. – Медленно и с выражением. Какие тогда вопросы?

– У меня микрофон на телефоне заблокирован.

– Ага. Заблокирован. Знаешь, сколько микрофонов в убере? Они никогда не спят. Big Data тоже.

– Неужели так быстро среагировали?

– А чего ждать. Смысл контекстной прокачки в том, чтобы попасть с клиентом в резонанс, пока у него настроение не изменилось. Анализ данных ведется постоянно. Но это вовсе не значит, что за тобой кто-то подглядывает.

– Неужели? – саркастически спросила Мара.

– Да-да. За тобой никто не следит, поверь. Мало того, если разобраться, с тобой никто сейчас не говорит. В онтологическом смысле. Ты тут одна, девочка. Совсем. И хоть мои лекала и показывают, что ты сегодня безумно хороша, здесь нет никого, кто мог бы понастоящему…

– Заткнись, – сказала Мара и отвернулась к окну. Но экран уже реагировал на только что сказанное: он переключился на «Вещую Обезьяну».