Она посмеивалась над собой, Антон отвечал тем же. С ней было легко. Никаких обязательств. Дом, где тебе рады, куда всегда можно зайти поболтать, а то и за сочувствием. Иметь женщину, с которой интересно быть наедине, пойти в театр, в гости, просто гулять, взявшись за руки.

С этого вечера всё началось. Выставка Шагала, филармония, поездка в Выборг. Иногда она тихонько про себя напевала. У неё была музыкальная память. Потом он увидел, какая у неё высокая шея. Постепенно она становилась всё лучше.

Приехав из Москвы, главный инженер Генрих Иванович вызвал к себе Антона.

Кабинет у Главного был большой, уставленный кадками с пальмами и кактусами. Разговаривая, он любил ходить между ними, подходить к своему столу, садиться на краешек. Привычек было много, по ним угадывали его мнение, доволен он или недоволен. Ему всё прощалось. Отличный инженер, он, кроме знаний, обладал ещё редким чутьём. На ошибки в проектах, на слабости те неявные, что обнаруживаются много позже.

Усадив Антона, предложил попить чайку.

– Не обязательно, – сказал Антон.

– Если начальник предлагает – то обязательно.

Судя по всему, настроение у него было благодушное. Секретарша Таня почти сразу принесла, очевидно, приготовленный чай с пирожками, что давали не всем. Главный начал сразу и с середины:

– Представляешь, они своим ходом дошли – ветряки! Хотят наконец ставить. Зашагать в ногу с Европой. Догнать и перегнать! Не иначе.

– Поздравляю, – сказал Антон.

– Я тебя тоже, – сказал Главный и весело подмигнул, обещая нечто приятное.

Надо было спросить «с чем?», но Антон давно установил себе правило: с начальством побольше молчать, сами скажут.

– Будем готовить ветряки. Тебе предложат руководить. Мы договорились. Так что с тебя причитается. Небось осточертело тебе возиться с распредустройствами.

– Нет, почему же, – осторожно сказал Антон.

– Да вот думаю.

– Чего тут думать? Повезло тебе крупно, плясать надо.

Антон старательно жевал пирожок, слушал рассказ про новый проект. Где он вызревал, кто ему способствовал, Генрих Иванович мог лишь догадываться. Скорее всего, с ним была связана борьба за власть.

Она шла в министерстве вокруг новых заказов. Генрих Иванович не вмешивался, он выжидал, определился в последний момент, чтобы не рисковать судьбой своего КБ.

Опередил москвичей. Заказ был перспективный.

Не называя фамилий, Главный теперь выкладывал со вкусом некоторые подробности. Он не постеснялся использовать статью Антона, перепечатанную в финской газете, за которую ругал Антона. В борьбе все средства хороши.

Допив чай, Антон отодвинул чашку, вытерся салфеткой и сказал:

– Зачем мне это?

– Не понял, – сказал Главный.

– Спасибо вам за предложение, но я отказываюсь.

– Это почему?

– Вы извините, Генрих Иванович, не хочу ничего менять.

Главный уставился на него:

– Чего так? Я ж тебе повышение предлагаю.

– Знаете правило: «Не буди лихо, пока оно тихо»?

– Скажи толком, чего ты хочешь, выкладывай.

– Чего хочу? – Антон откинулся в кресле, уставился в потолок. – Хочу уходить в шесть вечера с работы и там всё оставлять – все неприятности, все планы, все сроки. Хочу свободы. Вы знаете, что это такое?

– Если честно, я не знаю, что это такое. Не уверен, что она бывает вообще – свобода. Это ты размечтался. Нам не про свободу надо думать, а про дело, тебя же выдвинуть хотят. Сможешь сделать то, что хотел.

– У меня теперь другие планы.

– Это какие?

– Хочу заняться личной жизнью.

– В каком смысле?

– Ходить в филармонию, наслаждаться музыкой, кататься на лыжах. Поехать во Флоренцию. Вы были во Флоренции?

– Не пришлось.

– И я не был, но хочу во что бы то ни стало. Ещё хочу на яхте ходить.

– На пенсию выйдешь – вот и ходи. Чего это ты вдруг ни с того ни с сего? Что-то случилось? – Главный осмотрел его, как бы ища ответа: – Может, ты жениться надумал?

– Может, и жениться.

– Так это ж не помеха, даже наоборот. Зарплата в полтора раза выше, командировки по заграницам – опыта набираться.

Генрих Иванович походил по кабинету, взял со стола лупу, посмотрел через неё на Антона.

– Да, – сказал он, – это, конечно, причина, женитьбу до пенсии нельзя откладывать. И вообще, скажу тебе, ничего нельзя откладывать. Но кому поручить? Кто будет вкалывать – папа римский? На кого ты все перекладываешь? Свободы ему, суверенную жизнь, красиво жить за чужой счёт, прокукарекай он, будет наслаждаться, аристократ, твою мать! Нет, дорогуша, с эпикурейством у тебя не выйдет.

Главный вернулся к столу, уселся, сгорбился.

– Думаешь, я не понимаю тебя? Но и ты пойми, не повезло нам, – продолжал уже тише. – Ни народу нашему, ни стране не повезло: то война, то власть дурная, то просто невезуха. А как работали! На полную катушку. Всё, что наработали, – всё растратили. А жили как? Жили ведь ВО ИМЯ! У меня отец на Второй ГЭС в кочегарке. Хочешь, покажу?

Он пошёл к шкафу, погремел там чем-то, вытащил тарелку, тяжёлую суповую тарелку. По ободу тарелки было напечатано вместо рисунка: «УКРАДЕНО В СТОЛОВОЙ ВТОРОЙ ГЭС».

– Понимаешь? Тарелки воровали! Вот как жили.

Положил её на стол.

– Храню. Это себе на память, себе.

Говорил спокойно, будто сам с собой. Отчасти, конечно, прав.

– Отец не успел для себя, да и я тоже. Вот ты о Флоренции мечтаешь. А я мечтал фильм снять про своего внука – какой у него ум, как он рос… Всё откладывал, так и не получилось. Всё, мил человек, решает личность. Вот у нас осуждают культ личности, боролись с культом. Так ведь культ – это не портреты, не памятники. Культ – это личность, достойная культа. Если человека поднять, он может извлечь из себя личность, которая развернётся для него самого неожиданно. Вся история не народами движется, а личностями. Куда личность повернёт, какую идею создаст – сумеет этой идеей горы свернуть или нет… От этого всё и будет зависеть. Вот смотри: Гитлер испортил хороший, можно сказать, замечательный народ – немцев, прямо-таки испакостил, замарал их. А могло быть и по-другому. Другие примеры тоже можно привести. Вот Пётр Первый поднял Россию, развернул просвещением. Выправил. Ты получишь эту должность, эту тему, которой добивался, – и ты извлечёшь из себя столько хорошего, о чём и не мечтал. Это всё зависит то ли от должности, то ли от среды, то ли от случая. Капица поехал к Резерфорду – и там он расправил крылья. У нас стали утверждать, что всё решает масса, коллектив, народ, что это раньше учёный додумывался, а сейчас, мол, коллектив додумывается. Чушь собачья! Всё решает озарение – человека озаряет. Не может озарение посетить коллектив. Сперва эта честь достаётся личности, а затем распространяется, завоёвывает души и других. Откуда озарение приходит? Бог знает, – то ли от таланта, то ли искра проскакивает, то ли случай помогает. Да это, скажу тебе, не наше дело, это, как говорится, Божий промысел, это Его забота. Но упускать возможность – грех, она тоже ведь не всякому подвёртывается. Если ты не воспользуешься шансом, это будет нечестно перед твоими родителями, которые наградили тебя способностями, перед Судьбой, наконец, даже передо мной, поскольку я старался изо всех сил, да ладно…