Может сложиться впечатление, будто Сэлинджер отправился к Хемингуэю из простого тщеславия, чтобы потом хвастаться знакомством со знаменитостью. На самом деле все несколько сложнее. Сэлинджер никогда не выражал особого восхищения Хемингуэем — ни как человеком, ни как писателем. В то же время главными его литературными кумирами были Шервуд Андерсон и Фрэнсис Скотт Фицджеральд. Когда-то эти двое здесь же в Париже помогли неприкаянному, делающему первые шаги в литературе Эрнесту Хемингуэю. То есть в «Ритц» Сэлинджер ездил не просто на встречу (о всемирно известным писателем, а затем, чтобы обозначить духовную преемственность со своими литературными предшественниками.

Сэлинджер с Хемингуэем продолжали общаться и после парижского свидания. Мы не располагаем достоверными свидетельствами новых их встреч, но, судя по многолетней доверительной переписке, такие встречи вполне могли иметь место.

В биографии Сэлинджера Уоррен Френч излагает такой эпизод, который сам он, правда, склонен считать апокрифическим: желая доказать Сэлинджеру превосходство германского «люгера» над американским «кольтом» 45-го калибра, Хемингуэй взял и отстрелил голову оказавшейся поблизости курице. Если верить Френчу, этот случай нашел отражение в рассказе Сэлинджера «Дорогой Эсме с любовью — и всякой мерзостью», в том его эпизоде, когда персонаж по имени Клей рассказывает, как подстрелил на войне кошку.

Встречались они после «Ритца» или нет, но переписка с Хемингуэем очень поддерживала Сэлинджера до самого конца войны. Он был благодарен Хемингуэю за дружбу и за умение внушить надежду в трудную минуту. Однако теплые чувства к Хемингуэю как человеку у Сэлинджера не распространялись автоматически на его творчество — вспомнить хотя бы, как скептически в «Над пропастью во ржи» Холден Колфилд отзывается о романе «Прощай, оружие!».

В августе 1944 года Сэлинджер отослал Уиту Бернетту рассказ «Я сошел с ума», чем немало его озадачил. Первый рассказ, написанный от лица Холдена Колфилда, явно представлял собой одну из шести готовых, по утверждению Сэлинджера, глав романа, обещанного издательству «Стори пресс». Получив ее в виде самостоятельного рассказа, Бернетт мог решить, что романа ему от Сэлинджера не дождаться.

Есть два объяснения тому, почему Сэлинджер превратил главу из романа в рассказ. Возможно, он хотел, чтобы Холден Колфилд успел высказаться от первого лица вне зависимости от того, выживет его создатель на войне или нет. С другой стороны, Сэлинджер мог таким образом попробовать реанимировать замысел сборника «Молодые люди», подтолкнуть издателя к мысли, что если вместо романа все равно будет написан цикл рассказов, то уж лучше напечатать рассказы, чем вовсе ничего.

Рукопись «Я сошел с ума» уже некоторое время лежала на столе у Бернетта, когда он получил то самое восторженное письмо от 9 сентября, в котором среди прочего Сэлинджер упоминал о своем гипотетическом сборнике. По его словам, в Англии он продолжал писать, с 14 апреля до 6 июня (дня высадки в Нормандии) закончил целых шесть рассказов и еще три начал в действующей армии. Все эти рассказы ему самому нравились, их вполне можно было включить в сборник в случае, если Бернетт решит все-таки его издать.

К письму Сэлинджер приложил следующий перечень рассказов, из которых, с его точки зрения, мог быть составлен сборник: «Затянувшийся дебют Лоис Тэггетт», «Элейн», «Молодые люди», «День перед прощанием», «Смерть пехотинца», «Детский эшелон», «Раз в неделю — тебя не убудет», «Парень, который остался в Теннесси», «Крохотулька», «Я сошел с ума». Из трех не оконченных на тот момент рассказов название имелось только у «Магического окопчика». В отношении другого Сэлинджер колебался между вариантами «Что видел Бэйб» и «О-ля-ля!». Третий рассказ был обозначен им просто как «еще один без названия».

Поразмышляв несколько недель, Бернетт надумал все-таки издавать сборник рассказов Сэлинджера. Рукопись рассказа «Я сошел с ума» пролежала у него до 26 октября, пока он не вернул ее Гарольду Оберу, сопроводив запиской, в которой извещал литературного агента Сэлинджера, что принимает к публикации в журнале «Стори» рассказ «Раз в неделю — тебя не убудет» и возвращает «залежавшийся у нас рассказ «Я СОШЕЛ С УМА».

Второй из незавершенных к тому времени рассказов, который Сэлинджер сначала хотел озаглавить «Что видел Бэйб» или «О-ля-ля!», увидел свет в 1945 году под совсем другим названием — «Солдат во Франции». А «еще один без названия» оказался впоследствии то ли рассказом «Сельди в бочке», то ли до сих пор не опубликованной вещью под названием «Прыщ на ровном месте», которую Бернетт отверг и возвратил автору.

«Магический окопчик» — первый рассказ, написанный Сэлинджером в перерывах между боями, и, пожалуй, лучшее из всех его неопубликованных произведений. Основанная на собственном военном опыте автора, эта вещь — единственная у Сэлинджера, в которой описываются собственно боевые действия.

Рассказ от начала до конца проникнут жгучей ненавистью к войне. Авторское видение настолько расходится с насаждавшимся пропагандой, что еще немного — и Сэлинджер рисковал бы навлечь на себя обвинения в подрывной деятельности. Уже в самом «Магическом окопчике» он предрекал, что его военные произведения не смогут увидеть свет «на протяжении жизни еще нескольких поколений». Даже если бы рассказ каким-то чудом просочился сквозь военную цензуру, едва ли нашелся бы издатель, который отважился бы его опубликовать.

Действие «Магического окопчика» происходит вскоре после высадки союзных войск в Нормандии. Водитель джипа, солдат по имени Гэррити, подбирает голосующего у обочины бойца и, будучи человеком болтливым, принимается рассказывать пассажиру обо всем, что происходило с его батальоном на французской земле. Главным героем повествования Гэррити становится его однополчанин Льюис Гарднер, жертва боевого посттравматического синдрома.

Вскоре после высадки батальон, где служат Гэррити и Гарднер, получает приказ взять высоту, на которой прочно окопались немцы. Неприятель вдвое превосходит числом американцев, которым, прежде чем добраться до поросшей лесом высоты, надо преодолеть болотистую опушку. Два дня под ураганным пулеметно-минометным огнем батальон штурмует вражеские позиции. От пуль и осколков солдаты пытаются спрятаться в разбросанных там и тут по болоту одиночных окопах.

В разгар боя Гарднер укрывается в таком окопе-ячейке, и там ему является призрак солдата в защитных очках и причудливой каске. К ужасу своему, Гарднер понимает, что призрак — это его еще не родившийся сын Эрл, который сражается на какой-то будущей войне. Гарднер замышляет сына убить и тем самым грядущую войну предотвратить.

Болея за друга, Гэррити собирается залезть в один окоп с Гарднером и ударом приклада выбить у него эту блажь из головы. Но угодивший в спину осколок не дает Гарднеру осуществить замысел.

Гэррити приходит в себя в госпитале, развернутом прямо на морском берегу. Здесь же лежит тронувшийся рассудком Гарднер.

В описании того, как контуженый солдат с огромным трудом встает с больничной койки, уже заметно умение Сэлинджера скупыми словами передать широкий спектр смыслов и эмоций, — умение, которое несколько лет спустя принесет славу его рассказам, напечатанным в журнале «Нью-Иоркер».