начну.

Мачеха и мать Наташки разворачивают бурную деятельность по подготовке к свадьбе. Я в ней никак не участвую: изучаю производство.

Одной из дочерних компаний нашего холдинга является фабрика по пошиву форменной одежды. Мы разрабатываем дизайн и шьем костюмы для медиков, пожарных, охранников, отельеров, поваров, участвуем в показах мод и выигрываем гранды и тендеры.

В основном обслуживаем собственные клиники, отели и рестораны, но и выставляем товар на продажу. Вот этим делом я теперь и планировал заняться. Чтобы избавиться от дурных мыслей, погружаюсь в работу, начинаю изучать производство с низов и постепенно поднимаюсь к руководству.

Свадьбу почти не помню. Санек приехал за мной на фабрику, нарядил во фрак, отвез в загс, потом в ресторан. Я держал Наташку за руку, что-то говорил, даже целовал ее в сухие губы, но делал все на автопилоте. Когда нас проводили в номер молодоженов, опомнился.

– Помоги мне расстегнуть платье, – просит Наташка.

Она стоит перед зеркалом и, вывернув руку, пытается поймать собачку молнии.

– Ты хочешь со мной спать? – резко спрашиваю ее.

– А ты не хочешь? Первая брачная ночь, вроде бы положено.

– Кем положено?

– Ну, – теряется Наташка, – природой. Самка и самец совокупляются и рожают потомство.

– Ты хочешь детей?

Она наконец оставляет молнию в покое и поворачивается ко мне.

– А ты – нет?

– Не в этом дело.

– У тебя хотелка атрофировалась? Импотентом стал?

Наташка показывает бровями на мой гульфик.

– Нет.

– Тогда, в чем дело?

– Не хочу.

– Вообще не хочешь? Устал? Можем просто лечь спать.

– Тебя не хочу, – тихо отвечаю я. – Прости.

Наташка застывает с раскрытым ртом и вдруг взвизгивает.

– Ублюдок! Убирайся!

Она хватает со стола бутылку и запускает в меня. Отпрыгиваю, тело реагирует мгновенно. Стекло со звоном разбивается о стену, шампанское разбрызгивается по номеру. Осколок попадает мне в бровь, чувствую, как кровь течет по виску, хватаю салфетку.

– Прости, Соколова, мне нужно время.

– Два года прошло! Целых два года! – кричит Наташка. – Сколько тебе еще надо?

– Не знаю. Прости.

Я выхожу из номера и еду в квартиру Леры, которую давно выкупил у хозяйки. Это мое пристанище, мой уголок покоя и тишины. Я выполнил приказ отца: женился на Соколовой, пусть теперь все идут лесом!

Ложусь поверх одеяла, прижимаю к груди фотографию Леры в рамке.

– Что дальше, дорогая? – смотрю в ее смеющиеся глаза. – Как жить без тебя? Где найти опору?

Звонок отвлекает от горьких мыслей – очередной доклад Санька о Васильевой.

Не знаю, почему, но ее печальные глаза не дают мне спать по ночам. Только погружаюсь в дрему, как она появляется передо мной и через решетку с упреком смотрит прямо в душу.

– Арина Васильева – примерная зечка, – докладывает Санек. – Ни с кем не ссорится, в конфликты не вступает, учится и работает.

– Учится, говоришь, – сквозь зубы цежу я, а груди поднимается волна неконтролируемой ярости.

– Ну, да. Может выйти по УДО.

– А вот это мы еще посмотрим. Организуй-ка мне встречу с начальником тюрьмы.

Глава 14. Матвей

– Меня не выпустили по УДО, – говорит Арина по телефону, а я напрягаюсь.

У нее удивительно спокойный голос, уставший немного, но спокойный, словно она смирилась с судьбой.

– Почему? Что-то случилось?

В голове начинается ураган из мыслей. Это известие сначала расстраивает. Я только смирился с тем, что немного наладившаяся жизнь полетит вверх тормашками. Придется объясняться с родителями, воевать с матерью, а тут такая новость.

– Ничего, все в порядке. Внутренняя кухня.

И вдруг я чувствую облегчение. Неправильное, глупое, постыдное облегчение. Оно волной накрывает меня, даже задерживаю дыхание. Ловлю себя на мысли, что улыбаюсь во весь рот, а за спиной растут крылья.

– Ты не отчаивайся, – излишне бодренько успокаиваю Арину. – Подашь через год. Или два…

А внутри все дрожит. «У меня есть еще целый год свободы! – ликую про себя. – Целый год!»

– Ты маме не говорил, что о комиссии по УДО? – неожиданно спрашивает Арина.

– Н-нет, – с запинкой отвечаю ей и возвращаюсь с небес на землю.

– Это хорошо. Боюсь за нее. Лишняя нервотрепка ни к чему.

Я иду к себе в ординаторскую из больничного двора, откуда звонил Арине, а в голове крутятся вопросы.

Хорошо, что Арина пока не выйдет, или плохо? Жду я ее или уже не жду? Хочу быть вместе или не хочу? Былые нежные чувства исчезли, растворились в воздухе. Я как-то слышал фразу, что раскаяние убивает. Каждый день испытывал ее достоверность на себе. Раскаяние не просто убило меня, оно сожгло душу дотла.

* * *

Два года дались тяжело. Сначала от чувства вины прятался в клинике, загружал себя работой так, что в глазах темнело. А потом надоело. Все надоело: глаза Арининой матери, смотревшие всегда с укором, чтобы я для нее ни делал, собственные родители, создавшие для меня ад на земле.

Домой возвращаться совершенно не хотелось. Мать целыми днями твердила:

– Забудь ты Арину! Не нужна нам невестка-тюремщица! Что подумают люди? Любовь-любовью, а жизнь впереди длинная. Хочешь, чтобы эта преступница сломала ее тебе?

– Мать, прекрати! – хлопал по столу отец. – Совсем извела парня!

Я уходил к себе в комнату, запирался на ключ и слушал очередной скандал родителей, а в висках стучало: «Мать права. Я не тянул Арину за язык, не заставлял брать вину за аварию. Если бы правда вышла наружу, ответил бы по закону. Она сама сунула голову в петлю. Тогда какого черта извожу себя раскаянием? Я не бросил ее, добросовестно жду и поддерживаю ее мать».

Я прекрасно понимал, что оправдываю себя, перед глазами до сих пор стояла картина: девушка в шортах и белой футболке лежит на земле, а под ее головой разливается лужа крови. Помню тот ужас, что сковал меня, панику, ударившую в