Мне хотелось расспросить служащего о тех двух лицах, которые уже приходили за этим письмом, но то ли он решил отделаться от меня, сославшись на профессиональную тайну, – ему, конечно, казалось, что он и без того уже слишком много сболтнул, – то ли его и в самом деле вывел из себя возможный розыгрыш, только он не пожелал мне ответить…

Рультабий умолк. Мы все тоже молчали. Каждый, наверное, пытался сделать какие-то выводы из этой странной истории с письмом до востребования. И в самом деле, теперь, казалось, было ясно, что мы держали в руках прочную нить, которая позволит нам распутать это непостижимое дело.

Наконец господин Станжерсон произнес:

– В общем-то почти с уверенностью можно сказать, что моя дочь потеряла ключ и не хотела говорить мне об этом, чтобы не волновать меня, и что она просила того или ту, кто найдет этот ключ, написать ей до востребования. Она, очевидно, боялась дать наш адрес, опасаясь, как бы я не узнал таким образом о потере ключа. Это вполне логично и вполне естественно. Ибо однажды меня уже обокрали, сударь!

– Где? И когда? – спросил начальник полиции.

– О! Много лет назад в Америке, в Филадельфии. Из лаборатории у меня украли секрет двух изобретений, которые могли бы составить счастье целого народа, став его достоянием… Я так никогда и не узнал, кто был вором, мало того, я никогда не слышал никаких разговоров о самом предмете этой кражи, – вероятнее всего потому, что, стремясь сорвать расчеты того, кто меня ограбил, я предал огласке оба своих изобретения, сделав невозможным плагиат. Именно с тех пор я и стал подозрительным и потому наглухо запираюсь, когда работаю. Решетки на окнах, уединенность флигеля, шкаф, который я сам заказал, специальный замок, единственный ключ – все это результат моих страхов, возникших не на пустом месте, уверяю вас: печальный опыт научил меня этому.

– Очень интересно! – заявил господин Дакс, а господин Жозеф Рультабий спросил, известно ли что-нибудь господину Станжерсону или папаше Жаку об утерянной сумочке.

Выяснилось, что ни тот ни другой вот уже несколько дней не видели сумочки мадемуазель Станжерсон. Буквально через несколько часов из уст самой мадемуазель Матильды мы узнали, что эту сумочку у нее украли или она сама ее потеряла и что все произошло именно так, как говорил ее отец. Она подтвердила, что 23 октября пошла в почтовое отделение № 40, и ей вручили там письмо, которое, по ее словам, было послано каким-то злым шутником. Она тотчас же сожгла странное послание.

Возвращаясь к нашему допросу или, вернее, к нашему разговору, я должен сообщить, что, когда начальник полиции спросил господина Станжерсона, при каких обстоятельствах его дочь отправилась в Париж 20 октября, то есть в день утери сумочки, мы узнали, что Матильда поехала в столицу “в сопровождении господина Робера Дарзака, что в замке с тех пор его не видели и что он появился там лишь на следующий день после покушения”. Тот факт, что господин Робер Дарзак был рядом с мадемуазель Станжерсон в магазине “Лув”, когда исчезла сумочка, не мог пройти незамеченным и вызвал, надо прямо сказать, большой интерес.

Беседа между представителями судебной власти, обвиняемыми, свидетелями и журналистом подходила к концу, когда случилось нечто совершенно из ряда вон выходящее, под стать самому настоящему театральному трюку, что не могло не понравиться господину де Марке. Явился жандармский бригадир с известием, что Фредерик Ларсан просит разрешения войти. Его тут же впустили в лабораторию. В руках у него была пара грубых башмаков, покрытых илом, которые он бросил на пол.

– Вот, – заявил он, – башмаки, в которые был обут злоумышленник! Узнаете их, папаша Жак?

Папаша Жак склонился над этой пропахшей болотом кожей и с изумлением узнал свою старую обувь, давно выброшенную за негодностью и пылившуюся в каком-то углу на чердаке. Это повергло старика в такое смятение, что ему пришлось высморкаться, чтобы хоть как-то справиться со своим волнением.

Тогда, указав на платок, который держал в руках папаша Жак, Фредерик Ларсан изрек:

– А вот и носовой платок, удивительно похожий на тот, который был найден в Желтой комнате.

– Ах! Да знаю я, – вымолвил папаша Жак, весь дрожа. – Они, почитай, одинаковые.

– И наконец, – продолжал Фредерик Ларсан, – старый баскский берет, также обнаруженный в Желтой комнате, вполне мог некогда красоваться на голове у папаши Жака. Все это, господин начальник полиции и господин судебный следователь, доказывает, на мой взгляд… Да успокойтесь же, старина… – обратился он к папаше Жаку, едва державшемуся на ногах. – Все это доказывает, на мой взгляд, что убийца хотел скрыть свое истинное лицо. Сделал он это достаточно грубыми средствами – или, во всяком случае, они нам представляются таковыми, так как мы уверены в том, что папаша Жак не убийца, ибо он не отходил от господина Станжерсона. Но вообразите себе, что было бы, если бы господин Станжерсон не задержался в тот вечер так долго, если бы, простившись с дочерью, он вернулся в замок, если бы мадемуазель Станжерсон убили в то время, когда в лаборатории никого уже не было, и если бы папаша Жак спал у себя на чердаке! Никто бы не усомнился, что папаша Жак и есть убийца! Своим спасением он обязан тому обстоятельству, что трагедия разразилась слишком рано: из-за полнейшей тишины, царившей в лаборатории, убийца наверняка подумал, что там уже никого нет и что пришел момент действовать. Человек, который сумел столь таинственным образом проникнуть сюда, тщательно все подготовив, чтобы бросить тень подозрения на папашу Жака, несомненно, был своим в доме. В котором часу он пробрался сюда? После полудня? Вечером? Не могу вам сказать… Человек, хорошо знающий и людей, и обстановку в этом флигеле, проник в Желтую комнату в нужное ему время.

– Не мог же он все-таки войти сюда, когда в лаборатории кто-то был! – воскликнул господин де Марке.

– Полноте, откуда мы знаем? – возразил Ларсан. – В лабораторию подавали ужин, ходила взад-вперед прислуга… К тому же вы забываете о химическом опыте, который проводился между десятью и одиннадцатью часами; господин Станжерсон, его дочь и папаша Жак находились тогда возле печи… вот в этом углу, у камина… Кто знает, может, убийца… свой человек… воспользовался этим моментом и проскользнул в Желтую комнату, предварительно сняв обувь в туалете?

– Это маловероятно! – заметил господин Станжерсон.

– Разумеется, но не невозможно… Поэтому я ничего не утверждаю. Что же касается его ухода, то это совсем другое дело! Каким образом он сумел бежать? Самым что ни на есть естественным!

На какое-то мгновение Фредерик Ларсан умолк. Мгновение это показалось нам вечностью. И с вполне понятным лихорадочным нетерпением мы ожидали, когда он заговорит снова.

– Я не входил в Желтую комнату, – продолжал Фредерик Ларсан, – но, полагаю, вы убедились в том, что выйти из нее можно только через дверь. Убийца так и сделал. Ведь если невозможно иное, значит, было именно так! Он совершил преступление и вышел через дверь! Когда? А тогда, когда это было легче всего: в тот момент, когда это наиболее объяснимо, настолько объяснимо, что другого объяснения и быть не может. Рассмотрим же моменты, последовавшие за преступлением. Момент первый, когда возле двери стоят господин Станжерсон и папаша Жак, готовые преградить дорогу убийце. Момент второй, когда папаша Жак отсутствует некоторое время и господин Станжерсон находится у двери один. Третий момент, когда к господину Станжерсону присоединяется сторож. Четвертый момент, когда возле двери суетятся господин Станжерсон, сторож, его жена и папаша Жак. Пятый момент, когда дверь выбита и Желтая комната наполнена людьми. Момент, когда бегство наиболее объяснимо, является в то же время моментом, когда возле двери остается самое малое количество людей. И есть момент, когда остается лишь один человек, тот самый момент, когда возле двери стоит только господин Станжерсон. Если, конечно, не принимать во внимание возможность молчаливого соучастия папаши Жака, но я лично ее исключаю, ибо папаша Жак не стал бы покидать флигель и проверять окно Желтой комнаты, если бы видел, как дверь открывается и из нее выходит убийца. Значит, дверь открылась, только когда господин Станжерсон остался один, и человек этот вышел. Здесь мы должны признать, что у господина Станжерсона имелись весьма веские причины, чтобы самому не преградить дорогу убийце или не позвать кого-то остановить его, ибо он позволил ему дойти до окна в прихожей и сам закрыл за ним это окно! А так как папаша Жак вот-вот должен был вернуться и надо было, чтобы к этому моменту все оставалось в прежнем виде, получившая ужасные ранения мадемуазель Станжерсон нашла в себе силы, наверняка выполняя просьбу отца, и снова закрыла дверь Желтой комнаты на ключ и на задвижку, прежде чем при последнем издыхании рухнуть на пол… Мы не знаем, кто совершил преступление, мы не знаем, жертвами какого негодяя стали господин и мадемуазель Станжерсоны, но нет ни малейшего сомнения в том, что они-то это знают! Тайна эта, наверное, ужасна, раз отец без колебаний оставил умирающую дочь за дверью, которую она сама за собой и закрыла, действительно ужасна, раз он позволил уйти убийце… Но другой возможности объяснить бегство преступника из Желтой комнаты попросту не существует!