Адреналин током пробежал по моим венам, запуская бешеный стук сердца, когда Доминик завел мои руки за спину и качнулся вперед так, что вдавил меня в себя. Слишком раскрытая, распластанная на нем, я не могла пошевелиться, пока вервольф мне этого не позволит.

— Уверена, что хочешь так быстро проиграть?

— Нет, — покачала я головой. — Уверена, что хочу быстро выиграть. Так что? Расскажешь мне, как стал альфой?

— Просишь?

— Если тебя это возбуждает, я могу даже начать умолять.

— Умолять будешь позже.

Ну конечно!

Доминик целует меня прежде, чем я успеваю ответить что-то не менее колкое. Хотя это больше напоминает нападение: он набрасывается на меня, подавляя, сжимая, посасывая и покусывая губы. И я отвечаю на этот поцелуй, отвечаю так же, прикусив нижнюю губу и услышав утробное рычание вервольфа. Нет, это не поцелуй — это борьба, которая заканчивается ничьей, когда мы одновременно отстраняемся, но чувствуем сбившееся дыхание на губах друг друга.

— Я победил своего дядю, предыдущего главу стаи.

— Дядю? Это вообще честно? Он наверняка пожилой.

Мое замешательство вызвало у Доминика смех.

— Если бы ты с ним познакомилась, то не стала бы так говорить. Вервольфы живут долго и отличаются выносливостью.

— А еще у них сильные инстинкты, — говорю я, приникая к его груди и подставляя шею под его губы. — Например, инстинкт размножения.

— Этот самый сильный, — рычит вервольф, проводя языком от ключицы и вдоль яремной вены. И это простое движение вспыхивает во мне искрой. Я не знаю, что он сделал и почему именно от этого, но по всему телу разливается жаркая волна. Она прокатывается вдоль позвоночника, сосредотачиваясь внизу живота, расцветая там огненным цветком возбуждения. Да такая, что одновременно с ней меня накрывает паника. Такая, что я дергаюсь в его объятиях, и когда вервольф меня отпускает, то отстраняюсь, возвращаясь на свою сторону.

Мне точно нужна передышка.

Чтобы подумать.

Чтобы успокоиться.

Чтобы схлынул этот бесов адреналин, который продолжает держать мой организм в тонусе и готовым к спариванию!

Естественно, вервольф все понимает.

— Кажется, мы оба заложники своих инстинктов, Шарлин, — говорит он, прищурившись. — Так, может, сразу сдадимся?

— А ты сдаешься в своих битвах?

Доминик не отвечает, прикрывает глаза и делает вид, что этого раунда не было.

Ну и хорошо! Ну и ладно. Я решаю последовать его примеру и тоже откидываюсь на бортик, стараясь отследить собственные ощущения. Несмотря на усталость, все внутри продолжает гореть и мелко подрагивать. И это точно не от холода. Что бы он там ни говорил про ложь, я не обманываюсь. Стоит признать, что меня заводит наша битва. Заводят вервольфы.

Вода действительно расслабляет, и, несмотря на чужое присутствие рядом, мое сознание почти уплывает. Ключевое слово — почти. Из дремоты в реальность меня выбрасывает прикосновение пальцев к ногам. Доминик переместился ближе и поглаживает мои стопы и щиколотки. Это больше напоминает массаж, чем ласку, по крайней мере пока он не скользит выше. Оглаживая колени, по внутренней части бедер, до входа в мое тело.

Я распахиваю глаза и, наверное, выгляжу точно так же, как он совсем недавно. Но, прежде чем успеваю что-то сказать, он подхватывает меня под ягодицы и тянет наверх. Так резко, что от ныряния под воду меня спасает только то, что я успеваю натурально пискнуть и намертво вцепиться в бортики.

Может, напомнить ему про любовницу-заику?

Но все мысли выветриваются из моей головы, когда он раздвигает складки и надавливает на клитор. Меня подбрасывает еще выше, настолько острое это чувство.

— Твой запах сводит меня с ума, — шепчет Доминик. — Но запах твоего возбуждения — это просто что-то нереальное.

Пальцы сменяет язык, и я задыхаюсь от этого прикосновения. Легкого и в то же время бьющего по моим нервным окончаниям. От ощущения мужчины между своих бедер. От закручивающейся внутри меня тугой пружины. Едва уловимые касания Доминик чередует с хлесткими ударами языком, и я сильнее прогибаюсь в пояснице, чувствуя, что, несмотря на усталость, несмотря на всю ситуацию, в которую я попала, действительно возбуждаюсь. По телу разливается нега и желание. Желание ощутить его внутри.

Желание нырнуть в этот сладкий экстаз.

Желание, чтобы он меня трахнул.

Меня так сильно накрывает этим желанием, что я отпускаю руки, и мы оба соскальзываем в ванну и оказываемся под водой.

Я успеваю вынырнуть первой, а вот перелезть через бортик и выбраться из ванны не успеваю, потому что злой и отплевывающийся после ныряния Доминик настигает меня раньше. Он прижимает меня к краю, надавливая на затылок, и я оказываюсь с задранной кверху задницей.

— Шар-р-р-лин, — в его голосе слышится почти звериное рычание, от которого желание убежать от него пересиливает все предыдущие мои желания, — ты сделала это специально.

— Пусти. Просто руки ослабли.

— Неисправима, — добавляет он, звонко шлепнув меня по ягодице, от чего я вскрикиваю. — Но я согласен с твоим предложением, так даже удобнее.

Чтоб ему в аду так удобно было!

Доминик без подготовки вводит в меня сразу два пальца. Я дергаюсь, пытаясь уйти от нового движения, но куда там уйдешь: на этот раз он полностью контролирует ситуацию. Он трахает меня пальцами, растягивая, а я вишу практически головой вниз. И самое ужасное, что бесово возбуждение никуда не уходит, наоборот, только усиливается, особенно когда вервольф меняет угол и начинает входить в меня быстрее.

Это так остро. Ярко. Чувственно.

Что я почти готова сдаться.

Почти-почти.

Потому что все тело подрагивает от этой пытки, ноющие соски трутся о поверхность ванны, а щеку я, кажется, закусила до крови. Потому что стоит только немного расслабиться, сжать его сильнее, позволить себе стонать, попросить трахать меня резче, сильнее, и не пальцами!

Но тогда я проиграю.

Готова ли я?

И я почти готова броситься в этот омут с головой, но Доминик снова решает за нас двоих: резко отстраняется и подхватывает обессиленную меня на руки.

— Вода остыла. Продолжим в спальне.

Я настолько потрясена, что даже не сопротивляюсь. Просто забываю об этом, пока не оказываюсь на постели на темно-красном покрывале. Доминик просто укладывает меня поперек кровати, а сам стоит рядом. Воздух в комнате гораздо прохладнее, чем в ванной, но мне не холодно, даже несмотря на влажные после ванны волосы. Наоборот, мое тело горит, будто в лихорадке.

Приподнявшись на локтях, я встречаю взгляд вервольфа. Такой жадный. Такой глубокий.

— Ты словно раздумываешь, с какой части тела начать меня есть, — говорю я. Кажется, я все-таки простыла, потому что как еще объяснить, что у меня настолько хриплый, срывающийся голос?