Но я в чудеса не верю.

Почти всю дорогу пялюсь в окно и глотаю слезы. Грудь болит, тошнота стоит под горлом. Шесть недель. Как можно было залететь еще тогда? То есть, не случись эта канитель, я бы все равно стала влипла. Словно, встретившись в Русланом, моя жизнь, что и так летела под откос, провалилась в бездну.

Слезы уже не держатся на ресницах. Сползают по щекам горячими потоками и капают на край окна, к которому я прижимаюсь изо всех сил. Давлюсь отчаянием, сжимаю руки, прокалывая кожу маникюром, и стараюсь не прикасаться к Руслану, даже ноги свожу до боли в мышцах, чтобы случайно не задеть его бедро.

Он сам тянется ко мне, обнимает плечи, запускает пальцы в волосы и касается ладонью щеки.

– Агата, ты снова плачешь? Что случилось? – но интонации в его голосе мне не нравятся. Они какие-то скрипучие, жесткие. Не такие, как в прошлые дни.

– Устала. Не обращай внимания.

– Снова за меня волнуешься? – он наклоняется, а я ловлю в зеркале заднего вида пронзительный взгляд Егора.

Он уже почти неделю со мной не общается, знаю, что осуждает, что гневается за мою добродушность и открытость перед Коршуном. Но что мне делать, если люблю? Вот таким люблю. Целым, израненным, добрым, злым, любым. Когда увидела его под машиной, у меня чуть сердце не остановилось. Я будто вернулась в прошлое, когда кричала над маминым телом, когда держала в руках окровавленного брата. Я не хочу больше терять. Не могу. Пусть лучше Рус меня растопчет, чем пострадает.

Это такое прекрасно-жестокое чувство, когда смотришь кому-то в глаза и можешь простить все, просто потому что сердце до краев наполнено любовью. Она просто есть. Ее не выжечь, не смыть, не стряхнуть. Не избавиться даже при очень большом желании.

Любовь для меня – погибель, знаю, но ничего не могу с собой сделать. Иду напролом в развернувшуюся передо мной тьму и добровольно прыгаю головой вниз. Не надеясь спастись.

Смотрю в глаза охраннику и отвечаю дерзким взглядом, хотя в душе все переворачивается, крутит, мысли мнут сердце, будто кто-то залез под ребра рукой и сжал кулак.

Ты ведь не на моем месте, хватит смотреть, испепеляя. Я не твоя девушка, Егор, и отчитываться не собираюсь за свои чувства и поступки. Еще один моралист нашелся!

И он, будто услышав, переводит серый, почти стеклянный, взгляд на дорогу и больше не поворачивает в нашу сторону головы. Молча ведет дальше.

– Все будет хорошо, – шепчет в губы Руслан и сильно нажимает на мою голову, заставляя лечь ему щекой на плечо. Пальцы грубо стягивают волосы, до боли, но у меня душа горит ясным пламенем, потому я просто утыкаюсь в его футболку носом и застываю в крепких объятиях мертвой бабочкой. Я не могу лететь дальше. Крылья больше не шевеляться. Только влажное пятно растекается по тонкому трикотажу, а сильные руки сильнее прижимают к себе.

Ее слезы действуют на меня отравляюще. Я, как чумной, еду в машине, стискиваю хрупкую девушку в объятиях, будто хочу ее сломать, но на самом деле ломаюсь сам. Зарываюсь пальцами в мягкие волосы, тихо рычу, сцепив зубы. Во тьме мерцают блики. Хочу видеть больше, хочу смотреть Агате в глаза, когда разрушу ее морально и физически. Хочу видеть боль, которую сам причиню.

Но не хочу испытывать то, что сейчас происходит. Ей больно без моего наказания. Я это слышу и чувствую. Болезненно жрет, как гигантский термит, под ребрами осознание, что Агата – просто маленькая женщина, которую пнули под колеса жизни, а я, урод, не вижу правды.

В доме, где нас встречает незнакомая женщина, по голосу я ее не смог вспомнить, тихо и пахнет сдобой. Вероятно нанятая прислуга.

Агата выскальзывает из моих рук, когда доводит до комнаты, и я стою в тишине один и не знаю, как себя вести.

Ненавижу ее, злюсь, но рука не поднимается бить лежачего. Как сделать ей больно, когда она и так разбита и угнетена?

Так ли ценна моя богатая жизнь, что нужно мстить и терзать слабую женщину за небольшую встряску моей личности?

Прохожу вперед, ноги упираются в преграду. Нащупываю постель, край матраца, плотное покрывало.

Выровнявшись, поднимаю руки к лицу и деру волосы. Почему так хреново?

– Давай я помогу, – появляется тихий голос за спиной, словно девушка никуда не уходила, а просто стояла рядом и не двигалась, страховала, чтобы не упал и ни во что не врезался. Тепло ее дыхания ложится между лопаток, а маленькие руки обнимают спереди, поглаживают на живот. Агата все еще дрожит, чувствую кожей. И она очень горячая, или простыла, или температура поднялась.

Переплетаю наши пальцы, срастаясь с ней. Лицо стягивает гневной мимикой, но маленькие пальчики, что нежно поглаживают мои руки, растворяют злобу в тихом стоне, что слетает с моих губ.

– Руслан, нам нужно поговорить, – Агата обходит меня, отстраняясь и пропуская между нами холод. Надавливает на плечи, заставляя сесть. – Ты будешь ненавидеть меня, но я не могу больше молчать.

Кровать рядом прогибается, но девушка не касается меня, словно боится, что обожгу.

– Мы с тобой не любовники и не жених с невестой. Мы враги. Я, – она задыхается от эмоций, несколько секунд тяжело дышит, а потом совсем пискляво добавляет: – Я та, кто сломал твою привычную жизнь. Мне жаль, Руслан, но так больше не может продолжаться. Ты должен знать правду, как бы мне не пришлось за это отвечать. И как бы ты не возненавидел меня еще больше.

Она резко встает, матрац меняет положение, меня слегка качает. Так просто. Призналась, и все. Выплеснула на меня правду, которую я и так помню.

– Стой, – ловлю ее руку, почувствовав движение воздуха и разобрав в темноте изменение света. – Я все равно не помню. – Вранье горчит на языке, но я хочу услышать, чем она будет оправдываться. – Что мешает нам наслаждаться тем, что есть?

– Ничего нет, Руслан, – она отцепляет мои пальцы и отходит. – И пока твоя память и зрение не восстановятся, ничего не будет.

– А как же мы?

Она не притворялась, когда была со мной, не играла роль. Я ей важен, я ей нравлюсь, оттого и гудит в голове, разрывая меня сомнениями.

– Нет никаких «мы». – Режет правдой. Сухо так, даже стервозно, с легкой улыбкой в интонации. Улыбкой через силу. Улыбкой боли. Она смеется над своей судьбой и положением или насмехается над тем, какой тряпочкой я стал?

– А если не вспомню? Мы никогда не сможем быть вместе?

– Никогда, – не голосом, а шорохом, а потом хлопает дверью, убегая, и запах женщины медленно растворяется в ароматах чистой постели, ламинатного пола с оттенками дуба и бука.

Встаю на ноги, иду куда-то. Нащупываю твердую поверхность, скорее всего комод, и с силой грохаю по верней панели. Хруст, боль, а мне не легче. Хочется орать.

Почему именно эту девушку так сложно отпустить? Пнуть. Раздавить. Сломать. Что со мной стало за эти бесконечные дни и ночи? Когда я перестал быть взломщиком сердец, а превратился в хлюпика?