Симеркет назвал примерную дату, когда Найя могла покинуть поместье Менефа, и Лугал провел его к полкам, где они могли найти соответствующие сведения. Опережая один другого, они начали рыться в корзинах.

Торговец записывал не только имя раба, но и возраст, национальность или название племени. Если торговля производилась от имени другого лица, где Лугал выступал лишь посредником, это отмечалось особо.

Симеркет был поражен — какое дотошное ведение документации!

— Я должен так делать, друг, — объяснил Лугал. — Знаешь, по закону рабы имеют свои права, и если они достаточно умны, то легко могут вернуть себе свободу. Некоторые из них связаны с нами договором, поскольку не могут найти работу или должны прятаться от кредиторов. В Месопотамии быть рабом не позорно. По большей части это просто временное состояние — короткий период невезения, который надо пережить…

Симеркет был безмерно рад тому, что данные были такими подробными. Дело шло споро. Симеркет обнаружил, что большинство египтян, отправляемых в Вавилон, мужчины — что вполне объяснимо: мужчины чаще оказываются замешанными в разные преступления, избежать наказания за которые можно только изгнанием. И всего лишь несколько глиняных табличек содержали сведения о египетских рабынях. Но эти данные не соответствовали возрасту и внешности Найи. Это одновременно и расстроило его, и принесло ему некоторое облегчение. На многих табличках значились сведения о египетских юношах — но никого с именем Рэми ему не попалось. Лугал между делом сообщил ему, что никто из египтян не был продан им ни на какую плантацию к северо-западу от Вавилона.

Дальше они искали молча. И вдруг Симеркет услышал победный крик.

— Ага! — воскликнул Лугал, потрясая табличкой, которую только что достал из корзины. — Вот, смотри-ка!

Симеркет поспешил к нему. Лугал вслух прочитал: «Египтянка, 23 года. Стройная, миловидная. Откликается на имя Анеку. Прибыла из Египта на борту корабля Менефа».

На лбу Симеркета выступил пот. Очень мало кто знал, что отец Найи звал ее Анеку, когда она жила в его доме. По-египетски это значит «Она принадлежит мне». От волнения и страха его даже затошнило.

— Это может быть она! — выдохнул он. — В детстве ее звали Анеку. Кому ее продали?

Лугал взглянул на табличку. Лицо его помрачнело.

— К сожалению, я тебя не обрадую — но могло быть и хуже, я полагаю…

Симеркету не понравилось, какое озабоченное стало у Лугала лицо.

— Кто, кто ее купил? — быстро спросил он еще раз. Лугал откашлялся, делая вид, что разбирает невнятную запись.

— Ну же! — поторопил его Симеркет.

— Боюсь, что это попечители храма Иштар…

Симеркет с облегчением вздохнул.

— Как ты меня напугал! — рассмеялся он. — Я ожидал худшего…

— Ну, в таком случае, — улыбнулся Лугал, — если ты доволен, то и я тоже. Откровенно говоря, я думал, ты будешь вне себя, за то что я продал ее иштарским евнухам, и уже готов был принять твою месть.

К Симеркету вернулось тревожное чувство.

— Почему ты так говоришь?

На лице Лугала снова проступило мрачное выражение.

— Разве ты не знаешь? — хрипло спросил он.

— Что я должен знать? Я полагаю, что Найя — если это действительно она — помогает служению богини.

— Это так, — еще более мрачнея, отозвался Лугал. — Но ты знаешь, каким образом?

Симеркет покачал головой, не в силах вымолвить ни слова — такой его охватил страх.

— Иштар — первая и главная богиня плодородия…

— И что из того?

— Анеку была продана в храмовые проститутки…

Словно в полусне, Симеркет вышел из картотеки на воздух. Улица тонула в лучах красного предзакатного солнца. Он прошел вдоль фургона, набитого рабами, недавно прибывшими с северных гор. Зловоние от немытой человеческой плоти напомнило ему, где он, вернув его к жизни острее, чем это мог сделать даже запах можжевельника. Он пробился сквозь сбившихся в кучу рабов и прошел к конюшням, где ждала колесница.

— Я хочу вернуться в Вавилон, — объявил он вознице.

— Но, господин, уже темнеет. К тому времени как мы доедем до города, начнется комендантский час. — Он ободряюще улыбнулся, надеясь, что Симеркет проявит благоразумие. — Не лучше ли остаться здесь, в Эшнунне, на ночь и отправиться рано утром? Ночь в пустыне полна демонов…

— Нет, мы едем сейчас! — прорычал Симеркет, срывая с крюка хлыст и угрожающе взмахивая им.

Луна стояла над пустыней, полная и желтая; валуны и кустарники отбрасывали причудливые, переплетенные тени на простиравшиеся перед ними золотые пески. Возница пустил лошадей быстрой рысью. Первую пару лиг Симеркет ехал молча. Усталыми глазами он всматривался в багровые огни на юго-западе, это был Вавилон.

Возница украдкой посматривал на седока. Лунный свет освещал его унылый профиль. Что такого мог узнать египтянин на рабовладельческом рынке, что так сильно его расстроило, задавался вопросом возница. Когда Симеркет снова заговорил, его слова были совсем не теми, что ожидал услышать возница.

— Что ты можешь рассказать мне о храме Иштар? — тихо спросил Симеркет.

Ах вот в чем дело! — отметил про себя возница. Этот человек, должно быть, настроен сейчас на любовный лад и нуждается в облегчении напряжения. Все иностранцы в конце концов отправляются в храм богини, чтобы самолично проверить то, о чем он им рассказывает. Не зря он получает щедрые чаевые от иштарских охранников, расхваливая соблазны храма постояльцам гостиницы.

И он пустился в подробное описание наслаждений, которые могли ожидать Симеркета.

— Ах, господин, это чудо света…

— Это бордель? — резко оборвал его Симеркет.

— Это рай на земле! Город, посвященный любви! С садами столь причудливых…

— А как насчет его женщин?

— Иштариту, господин? — Возница заморгал, стараясь сохранить порядок своей отрепетированной речи. После неудачного начала было необходимо восстановить нить повествования. — Господин, их там больше двух тысяч. Каждый корабль привозит новых красавиц со всего света для службы в храме, и каждая становится живым воплощением самой богини. Там женщины разных рас и национальностей, кожа их как отполированное красное дерево, глаза миндалевидные…

— Есть ли в их компании египтянки?

— Полагаю, что есть, господин. — Он поспешил перейти к следующему козырю своей триумфальной речи. — А если вы устанете от женского общества — кто из нас не устает? — то среди иштариту нет недостатка в мальчиках, которые…

— Какова цена всей этой красоты?

— Ах, господин, акт любви — единственный дар, который требует богиня. — Возница осторожно кашлянул. — Конечно, священники не отвергнут подарка, равного удовольствию, которое доставляет иштариту, но на это должно быть твое желание.