— А по-моему, именно на это ты и намекал. — Я стояла у левой дверцы, как будто машина принадлежала мне и я собиралась сесть в нее и уехать. — Ты постоянно ко мне придираешься. И вообще, ведешь себя глупо.

— У нас серьезное расследование, человек умер. — Уэсли говорил своим спокойным, ровным тоном. — Сейчас не время обижаться и принимать все на свой счет.

— Вот как? Тогда позволь тебе кое-что сказать. Люди — не автоматы. Они всегда принимают такие вещи на свой счет.

— В том-то все и дело. — Бентон открыл дверцу. — Из-за меня ты на все реагируешь слишком остро, как будто это касается тебя лично. Думаю, это не идет на пользу расследованию. Может, мне и не стоило приезжать сюда сегодня. — Он опустился на сиденье. — Но я подумал, что дело важное, и пытался поступить так, как следовало. Думал, что и ты будешь вести себя благоразумно.

Я обошла машину спереди и села, размышляя о том, почему он не открыл мне дверцу, как всегда делал раньше. Силы вдруг покинули меня, накатила страшная усталость, и я даже испугалась, что вот-вот расплачусь.

— Для меня твое присутствие действительно важно, и ты все сделал правильно. Умер человек, и я считаю, что его не просто убили, но что и он сам оказался замешанным, как мне кажется, в какую-то крупную и довольно мерзкую аферу. Не могу поверить, что он уничтожил свои файлы и не оставил даже резервных копий. Это означало бы, что он знал о том, что умрет.

— Да. И это подразумевало бы самоубийство.

— О котором в данном случае говорить не приходится.

Мы посмотрели друг на друга.

— Мне кажется, что в ночь его смерти в доме кто-то побывал.

— Кто-то, кого он знал.

— Или кто-то, кто знал того, у кого есть доступ в дом. Например, коллега или близкий друг. Или кто-то еще. Не будем забывать, что ключей у Эддингса не оказалось.

— Ты полагаешь, что это имеет отношение к неосионистам. — Бентон наконец начал оттаивать.

— Да, боюсь, что именно так. И кто-то предупреждает, чтобы я не копала слишком глубоко.

— И это указывает на причастность к делу чесапикской полиции.

— Может быть, не всей полиции, а одного только детектива Роша.

— Судя по твоему рассказу, он имеет ко всему происходящему лишь косвенное отношение, а его интерес к тебе, как я подозреваю, — это вопрос отдельный.

— Его единственный интерес — запугать меня и заставить отступить. Поэтому, как мне представляется, и к случившемуся он имеет самое непосредственное отношение.

Некоторое время Уэсли молча смотрел перед собой в ветровое стекло, и я позволила себе, улучив момент, взглянуть на него.

— Кей, — он повернулся ко мне, — доктор Мант не говорил, что ему угрожали?

— Мне — нет, не говорил. Да я и не уверена, что сказал бы. Особенно если боялся.

— Боялся чего? Мне трудно представить, что он мог чего-то бояться. — Бентон повернул ключ и медленно выехал на улицу. — Если Эддингс был связан с неосионистами, то как это могло отразиться на докторе Манте?

Ответа не нашлось, и я промолчала.

— А ты не думаешь, что твой британский коллега просто-напросто сбежал из города? Ты точно знаешь, что его мать умерла?

Я задумалась, вспомнив, что перед Рождеством, без объяснений, ушел с работы начальник морга. А за ним вдруг последовал доктор Мант.

— Знаю только то, что он сам мне сказал, и у меня нет причин подозревать его во лжи.

— Когда возвращается твоя другая заместительница, та, что в декрете?

— Не скоро. Она только-только родила.

— Да, это подделать трудно.

Мы свернули на Малверн. Дождь бросил в стекло россыпь мелких капель. Я с трудом сдерживала себя, чтобы не произнести слова, которые буквально вырывались из меня. Когда мы выехали на Кэрри-стрит, моя нерешительность уже перешла в отчаяние. Я хотела сказать Уэсли, что мы приняли верное решение, но точка в отношениях — это одно, а чувства — совсем другое, и с ними покончить не так просто. Я хотела спросить о Конни, его жене. Хотела пригласить его домой, как бывало раньше, и прямо спросить его: почему он больше мне не звонит? Уходящая вниз, к реке, Олд-Локке-лейн уже погрузилась в темноту, и мы ехали очень медленно.

— Возвращаешься сегодня в Фредериксберг? — спросила я.

Он помолчал, потом ответил:

— Мы с Конни разводимся.

Я удержалась от комментариев.

— История длинная, и разбираться в ней придется, наверно, еще долго. Слава богу, дети уже выросли. — Он опустил стекло, и охранник, узнав меня, махнул рукой — проезжайте.

«БМВ» с шумом покатился по пустынной, мокрой улице.

— Можно сказать, получил по заслугам. Конни едва ли не год встречается с другим, а я и не знал. Хорош профайлер, да?

— Кто он?

— Подрядчик во Фредериксберге, выполнял какую-то работу по дому.

— Она знает про нас? — Конни всегда мне нравилась, и я понимала, что, узнав правду, она возненавидит меня.

Машина свернула на подъездную дорожку, и Бентон ответил лишь после того, как припарковался у входной двери.

— Не знаю. — Он тяжело вздохнул и посмотрел на свои сжавшие руль руки. — Скорее всего, какие-то слухи до нее доходили, но Конни на слухи внимания не обращает. Знает, что мы много времени проводим вместе, ездим по делам и все такое. Думаю, она считает, что у нас чисто деловые отношения.

— Мне из-за всего этого ужасно неприятно.

Бентон снова промолчал.

— Живешь в доме? — спросила я.

— Она сама решила уехать. Перебралась в квартиру, где они с Дугом могут спокойно встречаться. Это подрядчика Дугом зовут. — Он хмуро смотрел в стекло, и я, не выдержав, повернулась и взяла его руку.

— Послушай, я хочу и готова помочь, чем только могу. Но ты сам должен сказать, что мне нужно сделать.

Бентон взглянул на меня, и в какой-то миг в его глазах блеснули слезы. Я подумала, что это слезы по Конни. Он все еще любил ее, и мне, хотя я и понимала все, видеть проявление этих его чувств не хотелось.

— Я не многое могу себе позволить. — Он откашлялся. — Особенно сейчас. Да и в следующем году тоже. Этот парень, с которым она, любит деньги и знает, что у меня кое-что есть… ну, то, что досталось по наследству. Не хочу остаться с пустыми карманами.

— Но ведь Конни сама ушла от тебя. Как ты можешь все потерять?

— Все сложно. Мне приходится быть очень осторожным. Я хочу, чтобы дети не потеряли ко мне уважения. — Он посмотрел на меня и убрал руку. — Ты знаешь, что я чувствую. Пожалуйста, постарайся оставить все как есть.

— Ты знал о ней в декабре, когда мы решили прекратить…

Он перебил меня: