Молча спускаясь по противоположному склону, братья разглядывали сплошной горный хребет. Кое-где виднелись деревья, но они не росли так густо, как в лесу ведьмы. Манфрид несколько раз поскальзывался и падал, потом лежал на камнях и смотрел в серое небо, пока Гегель не подходил, чтобы помочь ему подняться. Он чувствовал сильную слабость, и, хоть они делали многочисленные привалы, повалился на землю задолго до заката и уже не смог идти дальше.

Братья карабкались по гряде, усыпанной валунами, там, где позволял резкий ветер; виднелись лоскутки снега. Гегель помог брату забраться в углубление между двумя огромными камнями, там они разбили лагерь. Манфрид кашлял и хрипло дышал, так что Гегель закутал его в одеяло и набрал около соседних деревьев столько валежника, чтобы хватило на ночь. Затем он попытался заложить щель между валунами мелкими булыжниками, но от резкого ветра это плохо помогло.

Набрав снега в котелок, Гегель принялся за готовку и к закату стушил приличную порцию конины. Манфрид проспал бо́льшую часть ночи, так что Гегелю пришлось забираться к нему под одеяло. Много раз за эту ночь Гегель с тоской вспоминал тепло и безветрие их вчерашнего убежища, но потом приходил образ оседлавшей его ведьмы, и Гегель еле сдерживал слезы.

Утро покрыло их бороды инеем, а примерно через час после того, как братья вышли в путь, повалил снег. Оба размышляли о встрече с ведьмой. Манфрид смотрел в спину брату и гадал, что случилось, пока он валялся в лихорадке. Гегель пытался сосредоточиться на окружающем ландшафте, чтобы выбросить из головы воспоминания о мерзости ведьмы.

– Ты знал, что она ведьма, и все равно позволил ей ко мне прикоснуться? – возмущенно спросил Манфрид, когда они сели перекусить, глядя вниз, на пройденный за утро отрезок склона.

– Выбора не было особо, – ответил Гегель.

– Мог бы укрепиться в вере, положиться на Деву Марию, а не на какую-то еретичку.

– Да ну? Ты пятнами покрылся и до утра не дотянул бы.

– Выходит, ты рискнул моей душой, чтоб только спасти мою плоть?

– Только я рисковал своей душой. Мог бы хоть спасибо сказать, неблагодарная ты манда!

Гегель откусил большой кусок полусырой конины.

– Послушай, братец, – сказал Манфрид отеческим тоном. – Я на тебя не злюсь, просто говорю, что тебе стоило проявить немного больше разборчивости в том, с кем ты дела заводишь. Я уверен, что намерения у тебя были правильные, и на сей раз нам повезло, что оба остались в живых. Но в другой раз…

– В другой раз оставлю тебя на поживу воронью! – огрызнулся Гегель. – Ты понятия не имеешь, что́ я ради тебя сделал, а ведешь себя так, будто я тебе в бороду насрал. Вот уж брат так брат!

– Из-за тебя нас прокляли, Гегель!

– И что с того? Боишься, что не сможем снять проклятье? Не в первый раз нам кто-то пожелал смерти.

– Верно, но когда проклинает ведьма – это другое дело. Зачем она вообще нас вылечила? Сам понимаешь, вся эта чепуха, мол, потом с вами разделаюсь, ни гроша не стоит.

Гегель побледнел и отложил мясо:

– Пора выдвигаться.

– А какая была цена? – тихо спросил Манфрид. – Не душа же твоя? Не душа ведь?

– Сам не знаю, – дрожащим голосом прошептал Гегель. – Надеюсь, что нет. Просто помни, что ты умер бы, если бы я не сделал того, что сделал.

И он зашагал прочь, а Манфрид быстро собрал вещи и поспешил следом.

Нагнав брата, он хлопнул Гегеля по плечу:

– Я не забуду. Просто теперь нужно быть поосторожнее, раз уж нас прокляли. Но мы от всякой скверны очистимся своей праведностью и благочестием.

– Ага. Точно. Осторожнее.

Гегель сомневался, что кто-нибудь, кроме, разве что, самой Девы Марии, сможет очистить его от греха. Он помнил тепло ее тела, как в порыве страсти называл ее Марией и обещал ей свою верность. Всякий раз, как он об этом думал, кишки в животе словно затягивались в тугой узел. Ведь это было единственное деяние во всей его черной жизни, в котором Гегель и правда раскаивался.

Ветер высушил пот, но холод никуда не делся, так что братья начинали стучать зубами всякий раз, когда останавливались, чтобы осмотреть местность. Несколько часов спустя они оказались на склоне горы, как две капли воды похожем на несколько предыдущих, но Манфрид верил, что брат не водит их кругами. Гегель не был в этом уверен и нервно жевал бороду, пока они не выбрались на гребень, откуда стало видно, что Гроссбарты не заблудились – за грядой, которую они преодолели, открывалось глубокое ущелье. А по следующей горе, точно вровень с тем местом, где они стояли, змеилась наезженная дорога. Гегель дрожал от счастья, а Манфрид продемонстрировал степень своего исцеления тем, что пустился в пляс на каменистом склоне.

Дорога тянулась без конца, но, в отличие от первой части их похода на юг, следующая неделя пути по настоящей дороге наполнила братьев надеждами на добрую удачу. Эта дорога (хоть ее давно не чинили) шириной и гладкостью превосходила ту, по которой Гроссбарты начали странствие. Оба горько сожалели об утрате Коня и телеги, но благоразумно избегали обсуждать тающие запасы продовольствия. Даже Манфриду пришлось признать, что встреча с ведьмой и ее мужем стала для братьев поворотной точкой.

– А значит, в Ее глазах мы поступаем правильно, – заключил на восьмой день Манфрид. – Если не сойдем с пути праведного, начнем чистить арабские замки-гробницы еще до Пасхи.

– Думаешь? – переспросил Гегель. – Кстати, далеко нам до этого Гипта?

– Знать не знаю, да и знать не хочу. Если будем следовать Ее воле, доберемся рано или поздно. А еще, наверное, разбогатеем по дороге.

– Похоже на то, – согласился Гегель.

– А если б мы сожгли ту ведьму, как я предлагал, уже, глядишь, нашли бы парочку отличных лошадок, груженных трюфелями.

– Может, еще найдем, – отозвался Гегель, которому образ сочных грибов напомнил, что у них скоро закончится конина – через несколько дней, в лучшем случае.

– Муж, говоришь? Выходит, она тебе сказала, что он был человеком, прежде чем стать чудищем?

Манфрид до сих пор не мог поверить, что их лесной враг не был мантикорой.

– Ага. Чудну́ю историю она рассказала. Учти, я там чуток подремал в скучных местах, но скоро все очень странно повернулось.

– Жалко, что я не слышал.

– Да не о чем жалеть. Печальная история. Она раньше была красивой девушкой, и честной, и любила Деву Марию всем сердцем. Из такой женщины вышла бы достойная жена.

– А ты это откуда знаешь?

– Сама мне сказала.

Манфрид фыркнул:

– Ну да, давай еще верить всему, что ведьма говорит.

– А я не сказал, что во все поверил.

– Но думаешь, она была красоткой? Правда? Вообрази ее молодой, и все равно на ней будет скверна ереси. Не бывает красивых ведьм.