— Боже, как вы добры, миледи! — воскликнула Фиби Маркс, схватив миледи за руки в порыве благодарности. — И все же, прошу вас, не отговаривайте меня. Я должна, должна выйти за него. Вы его просто не знаете. Если я нарушу слово, это будет погибелью и для меня, и для других. Я должна стать его женой!

— Хорошо, Фиби, — сказала миледи. — Не стану больше тебя уговаривать. И все же за всем этим кроется какая-то тайна.

— Да, миледи, так оно и есть, — чуть слышно промолвила девушка, отводя глаза в сторону.

— Мне будет очень жаль потерять тебя. Но я дала слово быть тебе другом, что бы ни случилось. На какие средства твой родственник собирается содержать семью, когда вы поженитесь?

— Ему хотелось бы открыть пивную.

— Значит, он получит свою пивную, и чем раньше сопьется в ней до смерти, тем лучше. Нынче вечером сэр Майкл обедает у майора Мэргрейва, а падчерица с приятельницами отправляется в Грейндж. Приводи своего жениха после обеда в гардеробную, я сообщу ему о том, что собираюсь для него сделать.

— Вы очень добры, миледи, — вздохнув, повторила Фиби.

Леди Одли сидела в роскошной гардеробной, освещаемой восковыми свечами и огнем, игравшим в камине. Желтые, янтарного оттенка подушки из камчатной ткани, лежавшие на софе, темно-фиолетовое платье миледи, ее волосы, вьющиеся золотистой дымкой вокруг шеи, — все вокруг свидетельствовало о богатстве и блеске, и, когда неуклюжий конюх, явившись на зов миледи, ввалился в ее апартаменты, весь его облик явил на этом фоне более чем странный контраст.

Леди Люси Одли самым дружелюбным тоном пообещала ему свою помощь и ожидала, что посетитель, каким бы невеждой он ни был, хотя бы на свой грубый манер, но все же поблагодарит ее. Однако он стоял, уставившись в пол, не говоря ни слова, а Фиби стояла рядом, сгорая от стыда.

— Поблагодари миледи, Люк, — робко попросила она.

— Не за что мне ее благодарить! Подумаешь, пятьдесят фунтов! Пивную на них не откроешь. Дайте мне сто фунтов, миледи.

— И не подумаю, — сказала леди Одли, и ее глаза засверкали от негодования. — И у вас еще хватает дерзости просить сверх обещанного!

— Еще как хватает, — отозвался Люк, и в тоне его прозвучала скрытая угроза. — Сто фунтов выложите как миленькая.

Леди Одли, встав с кресла, взглянула на него в упор и не отводила взгляд, пока Люк, смутившись, не опустил глаза, а затем, обращаясь к девушке, промолвила высоким пронзительным голосом, как всегда в минуты наивысшего душевного напряжения:

— Фиби Маркс, ты все рассказала ему!

Девушка упала на колени.

— Простите, простите меня! — закричала она. — Он заставил меня силой! Если бы не это… Если бы не это…

И Фиби Маркс горько зарыдала.

В последних числах ноября, хмурым утром, когда желтый туман стелился по ровным лугам, а быки и коровы, не видя ничего вокруг, опасливо пробирались вперед и бестолково топтались у живых изгородей, спотыкаясь и падая в придорожные канавы; когда деревенская церковь маячила в неверном свете тусклым коричневым пятном; когда каждая извилистая тропинка, каждая дверь деревенского дома, каждая труба с остроконечным навершием, каждый ребенок и каждая собачонка, отставшая от хозяина, выглядели странно и таинственно в окутывавшей их полумгле, — в это самое время Фиби Маркс и Люк, пройдя через кладбище Одли, предстали перед священником, дрожавшим от холода (утренний туман напитал сыростью каждую складку его стихаря) и сердитым из-за того, что жених и невеста опоздали на целых пять минут.

Люк Маркс, облаченный в воскресный костюм, сработанный неумелой рукой деревенского портного, смотрелся в нем, безусловно, солиднее, чем в своем повседневном наряде, меж тем как Фиби в ее шелковом платье нежного серого оттенка — миледи, подарившая его, надевала его всего лишь пять-шесть раз — выглядела, по признанию немногочисленных зрителей, присутствовавших на бракосочетании, настоящей леди.

Странной была эта леди. Природа и без того пожалела для нее красок, а в смутном свете туманного ноябрьского утра она превратилась в бледную тень с размытыми очертаниями, и какой-нибудь суеверный чудак, проходя мимо, мог бы принять эту невесту за призрак другой невесты — усопшей и похороненной в церковном склепе.

Мистер Люк Маркс, герой торжества, не обременял свой ум подобными впечатлениями. Главное — он получил руку той, которую выбрал, а вместе с нею то, о чем мечтал всю жизнь, — пивную.

Миледи дала ему семьдесят пять фунтов на то, чтобы перекупить право на владение имуществом — движимостью, соединенной с недвижимостью и изрядным запасом горячительных напитков, — одним словом, на владение маленьким постоялым двором посреди тоскливой деревушки, построенной на вершине холма, именуемого Маунт-Станнинг.

Это было ветхое, полуразрушенное строение, поврежденное бурями и открытое всем ветрам, окруженное пятью тополями, выросшими слишком быстро, чтобы войти в настоящую силу: жиденькие их кроны не только не прикрывали стен убогого заведения, носившего гордое название «Касл-Инн» («Дворец»), но, наоборот, подчеркивали их беззащитность перед любым ударом стихии.

Ветер, часто гостивший на голом холме, буянил здесь не стесняясь.

Это ветер помял, побил и разворошил низкие соломенные крыши надворных построек и конюшни, накренив их и сделав похожими на шляпы с опущенными полями, съехавшими на низкие лбы каких-нибудь деревенских дебоширов.

Это ветер колотил деревянными ставнями об узкие створчатые оконные переплеты — до тех пор, пока они, вконец разбитые, не повисли на ржавых петлях.

Это ветер повалил голубятню и сломал флюгер, который дерзостно водрузили здесь жалкие людишки, чтобы ему, ветру, указывать, в каком направлении расходовать свою безмерную силу.

Это ветер, наткнувшись на деревянную решетку, ползучее растение, крохотный балкон и вообще любое скромное украшение, с ходу сбивал, сметал, разрывал их в клочки и разносил на мелкие кусочки с яростью и презрением.

Это ветер опушил мхом бесцветные оштукатуренные стены.

Это ветер сотрясал, крушил, разорял скопление шатких построек, возведенных рукой человека, а потом уносился прочь, пронзительным свистом возвещая миру о своей разрушительной мощи.

Люк Маркс, вступив во владение постоялым двором, вымотался в неравной борьбе и вскоре упал духом и махнул на все рукой, предоставил ветру делать все, что ему заблагорассудится.

И все-таки заведение процветало. Здоровенные гуртовщики останавливались здесь, чтобы пропустить за маленькой стойкой стаканчик-другой. Зажиточные фермеры собирались здесь по вечерам и толковали о политике, сидя в гостиной с низкими потолками, обитой деревянными панелями, меж тем как их кони, фыркая в покосившихся стойлах, жевали подозрительную смесь гнилого сена и вполне сносных бобов. Даже обитатели Одли-Корт во время охоты иногда останавливались в заведении Люка Маркса. Короче говоря, несмотря на вечные передряги, Люк Маркс, обосновавшись на холме Маунт-Станнинг, был вполне доволен своим новым положением.