— Да попробуй, надень!

Я обрядилась в неземной костюм, а, глянув в зеркало — ахнула.

— Боже, никогда не думала, что вещь так красит человека! Ну, где моя потрясающая индивидуальность? За костюмом ни черта не видно!

Кристина снисходительно усмехнулась:

— Зато видно, что попа выглядит на семнадцать лет!

Аргумент показался мне очень убедительным — все-таки, я женщина и мне генетически предначертано стремиться выглядеть лучше, чем это есть на самом деле. Выбор был сделан. Мы решили обмыть его чашечкой кофе. Сложив Гуччи в пакет, я прошла следом за хозяйкой на кухню. Она налила кофе в полупрозрачный фарфор, и мы принялись болтать. То есть, Кристя принялась болтать, а я помалкивала. Были причины.

— Ой, в этой квартире у нас с Артемом просто второй медовый месяц начался! — трещала она. — Здесь так хорошо! Правда, я устала ужасно, пока все до ума довела. Представь, заказали мы шторы, а их в фирме нет! На витрине есть — а на складе нет пятидесяти метров. Интересно, как бы я тут тридцать метров развесила? Терпеть не могу, когда нет складок на шторах. Стала требовать по-хорошему — бесполезно! Вот, дескать, в Москву за товаром поедем в следующем месяце…

Покупка штор — это бла-бла, а меня больше интересовал «медовый месяц». Конечно, есть у Кристи такая черта: плохого о своих делах она не скажет, а вот похвастаться не забудет. Расскажет каждую деталь, округлив глаза с видом наивной простоты: вот, мол, решила поделиться с тобой, как с лучшей подругой, своим счастьем! В общем, делить ее сведения надо на шестнадцать…

Вскоре разговор снова плавно перетек на семейные радости:

— Помнишь, как я на его секретаршу напала? — Кристина улыбнулась с видом «как молоды мы были!». — Так, оказывается, я ошиблась! Не знаю точно, что там за шмара хвостом вильнула, но мой муж от нее вернулся, будто помолодел! Я бы ей только спасибо сказала. Смотри!

Она подняла левую руку к ушку, украшенному бриллиантом. На другом ушке и на пальце сверкали его братья. Мы с этими камешками некогда уже успели познакомиться. Правильно, товарищ генерал, чего добру пропадать?

— По секрету скажу, — Кристя склонила голову набок, привычно копируя мое собственное движение головы. — Артем поговаривает о втором ребенке, но я еще не знаю, привыкла уже для себя жить!

По идее, мне должно бы стать плохо, но плохо не стало. Стало чуть горько и немного смешно.

Свои эмоции я красиво прятала за дружеской улыбкой. Покинув рай на земле, еле сумела перестать гримасничать — улыбка въелась в мое лицо намертво.

На следующее утро я проснулась от телефонного звонка. Алеша взял трубку. Он уже встал, позавтракал и побрился. Телефонный разговор мужа показался странным: собеседник упрекал Алешу в медлительности, а он отвечал, что надо подождать и все продумать.

— Что продумать?

Я высунула свою лохматую со сна голову из-под одеяла. Он обернулся, с таким видом, будто вдруг забыл, что женат.

— Да, так… Ничего. Мне работу предложили — причем по профессии, а не водителем. Но надо в Курортный ехать, а я не хочу.

— Почему?

— Тебя боюсь одну оставить.

— Да, ладно! — рассмеялась я. — Со мной все будет хорошо. Поезжай, если предложение стоящее.

Он пожал мощными плечами:

— Ну, так вот я и говорю — надо подумать.

Выпростав скованные члены свои наружу, я села на кровати, зевнула, потянулась и отправилась на кухню поискать съестного. В отсутствие сына мама Вера разболталась и разленилась. Алеша, добрая душа, сам себе готовил холостяцкие блюда и ни в чем меня не упрекал.

Когда он ушел, а я уселась перед телевизором с чашкой кофе, телефон ожил снова.

— Вера, — услышала я голос Артема, — надо встретиться! Я тут новости раскопал.

— Я тоже! Твоей жене бриллиантовый гарнитурчик явно к лицу!

На том конце провода послышался явственный скрип зубов.

— А ты что хотела? — злобно поинтересовался Бескровный. — Надо же и мне жизнь налаживать!

— Сыночка как планируете назвать? — ехидничала я. — Мне лично нравится имя Дормедонт!

Он бросил трубку. Ах, мы изволим негодовать!

Спокойно и радостно я стала готовиться к встрече с доктором свой свекрови. Радоваться, конечно, нечему, но я улыбалась в зеркало просто назло Бескровному. И пусть он меня не видит.

Герман Санжиевич обнаружился на втором этаже третьей больницы. Он занимал видный пост главного врача онкологического отделения. Я не стала особенно извращаться и придумывать поводы для визита. Решительным шагом прошла по отделению, кинув дежурной:

— К Ибрагимову!

И вошла в его кабинет. За широченным письменным столом и впрямь сидел Берия! Только очки на его носу выглядели современно, а во всем остальном — вылитый Лаврушка. Он отвел взгляд от монитора компьютера и сначала, вроде бы, выразил на своем толстом лице неудовольствие, вызванное вторжением, однако, разглядев миловидную дамочку, смягчился.

— Вы ко мне? — спросил Берия, будто бы в кабинете находился кто-нибудь еще.

И тут у меня начался непроизвольный приступ артистизма. Ничего такого заранее я не планировала, но моментально округлила глаза и простерла к доктору свои тонкие руки.

— Герман Санжиевич! — получилось хорошо: жалостливо и с придыханием. — Меня привело к вам отчаяние!

Потрясенный онколог невольно поднялся мне навстречу. Я продолжила в том же духе:

— Я узнала страшное! И теперь просто не знаю, что мне делать! Ах, что же мне делать?

Думаю, он немало видел настоящей человеческой боли и, тем не менее, мое лицедейство сработало. Вот она, сила искусства!

— Присядьте, — засуетился он, подбегая ко мне. — Расскажите все по порядку! Налить вам водички?

Я позволила коротеньким ручкам обнять себя за талию. Берия отвел меня к креслу у окна и бережно усадил. Всхлипывая и скуля, я выпила стакан воды.

— Итак, милая девушка, что же произошло?

Ибрагимов тоже присел на кресло рядом, ненароком касаясь моего плеча.

— Я только что вернулась из-за границы и тут выяснилось, что моя мама больна раком! Скажите, есть ли у нее шансы?

— Ваша мама? А кто это?

— Бойко Софья Михайловна.

Мои глаза даже наполнились влагой, вот как я вошла в образ безутешной дочери! К слову сказать, не так давно я на самом деле была дочерью, потерявшей мать. Но сейчас об этом не следовало думать.

— А, Софья Михайловна! — припомнил доктор.

Понятное дело, врачи так просто не обсуждают с посторонними болезни своих пациентов. Особенно, если заболевание очень тяжелое. Ну, разве что, при особых условиях, вложенных в беленький конвертик. Да и то не все. Мне в конвертик положить было нечего, потому и понадобился спектакль. Гера смотрел на меня с минуту, соображая что-то. С одной стороны — врачебная этика и всякое такое, а с другой — очаровательная женщина. К тому же, на ней такой откровенный костюмчик и в вырезе жакетика видна свежая грудь… И она не выглядит слишком недоступной.