– Ярослав, – негромко окликнул Верховский. Он стоял в проходе между стеллажей, там, где пол покрывала копоть от неслучившегося пожара; входная дверь за его спиной была распахнута. Начальник казался собранным и сосредоточенным – и не скажешь, что его разбудили десять минут тому назад. – Ты сам-то как?

– В порядке, – Яр горько усмехнулся. – Насколько это применимо.

Верховский смерил его проницательным взглядом. Приблизился, на ходу натягивая на левую руку чёрную матерчатую перчатку. Яру следовало бы сделать то же самое, а не хвататься за амулет голыми руками. Наверняка и Липатов – или кто он там на самом деле – позаботился о том, чтобы не оставить отпечатков на зачарованном серебре…

– Осилишь пространственный прыжок? – нарочито спокойно осведомился Александр Михайлович. По застывшему лицу трудно было понять, что у него на душе, но неестественно ровный голос выдавал его с головой.

– Осилю, – Яр встал рядом с ним. Открывшее зрелище ничуть не изменилось, но на сей раз мысль раскалённой иглой пронзила разум: Щукин убит. Убит, мёртв, этого не исправить. Яр с силой прижал пальцы к вискам, пытаясь вернуть отстранённую сосредоточенность. Не хватало ещё сорваться прямо здесь, при начальнике. – Только догнать вряд ли смогу…

– Не надо никого догонять, – проронил Верховский. – Отправляйся в мой кабинет и жди там. Никуда ни шагу. Никому не звони и ни с кем не разговаривай, пока не поговорим мы с тобой. Понятны указания?

– Да, – помедлив, сказал Яр. Начальник не стал превращать свои слова в приказ. Не верил в здравый рассудок подчинённого – и, положа руку на сердце, правильно делал. – Вам… не нужна помощь?

– Здесь уже ничем не поможешь, – глухо отозвался Александр Михайлович. Он смотрел только на Щукина, словно безжалостно заставлял себя поверить в случившееся. – Выполняй. Я скоро буду.

Это обещание почему-то отозвалось в душе смутным чувством облегчения. Верховский, в отличие от самого Яра, действовал здраво. Он знал, что делать; он прекрасно понимал, что от стажёра здесь и сейчас толку не будет…

Пропахший гарью склад дрогнул и пропал. Вместо него из ночной полутьмы выступили стены логова. Громоздкий стол, пустое кресло, отблёскивающие в лунном свете стёкла книжных шкафов. Коричневое нутро кружки, редко свободной от позабытого чая, лоток для бумаг со скопившейся в нём кипой макулатуры, помятая пачка сигарет в стороне от рабочих документов. Верховский не курит; курил Щукин – изредка, когда доводилось серьёзно понервничать…

Яр рухнул на ближайший стул и наконец позволил себе спрятать лицо в ладони. Почти так же, как три года тому назад, только здесь не досаждал вездесущий назойливый Прохор. Мирная ночная тишина едва слышно звенела токами чар в сигнальных контурах; этот звук, упрямо утверждавший, что всё в порядке, колол слух миллиардами незримых мелких иголок. Всё не в порядке. Совсем не в порядке. И никогда уже не будет в порядке.

А может, никогда и не было.

LI. Пропасть

Он долго не мог заставить себя уйти.

У Витьки не было никого, кроме престарелого дядюшки, поселившегося на краю обитаемой вселенной. Несметное множество приятелей, сослуживцев, случайных знакомых, растворённое среди миллионов столичных жителей, оказалось бесполезным: никому из этих людей не позвонить в неурочный час с дурными новостями. Попытки принять хоть какое-нибудь решение, даже самое незначительное, отдавались тупой болью в висках и не вызывали ничего, кроме колоссального отвращения к любому действию. Стало бы проще, если бы можно было просто сесть рядом с погибшим другом и долго-долго не двигаться с места. Пока не придёт кто-нибудь мудрый и не развеет все беды.

По какому-то недоразумению этим мудрецом полагали его.

Собрав волю в кулак, Верховский набрал номер дежурной опергруппы безопасников. Здесь явный криминал; это их работа, у них есть всё нужное, они сумеют восстановить картину произошедшего… Незнакомый голос диспетчера показался встревоженным. Должно быть, новенький; бывалые любой звонок в любое время суток воспринимают одинаково равнодушно.

Затем пришло в голову забрать амулет. Достойного объяснения этому порыву не нашлось; должно быть, подсказало чутьё бывшего оперативника. До прибытия группы минут двадцать, и всё ещё непонятно, что тут вообще, леший побери, произошло… Да, это сейчас самое важное: выяснить, что случилось. Витька… Витька на его месте поступил бы так же.

– Прости, дружище, – тихо сказал Верховский. Эту малость он мог себе позволить.

Кабинет, знакомый до последнего пятнышка на линолеуме, Верховский вызвал в памяти особенно тщательно, чтобы не промахнуться от недостатка сосредоточенности. Зарецкий, вопреки ожиданиям, не сбежал; он неподвижно сидел у стола, болезненно сгорбившись и прижав ладони к лицу. Искреннее ли это отчаяние – или часть какой-то сложной игры? Очень не хочется прямо сейчас искать подвох в каждом жесте, в каждом слове, но куда денешься, это работа…

– Начни, пожалуйста, с самого начала, – нарочито сухо велел Верховский, усаживаясь в кресло напротив встрепенувшегося стажёра. – И по существу. Времени мало.

Зарецкий выпрямился, избегая, впрочем, откидываться на спинку стула. Бесстрастная мина на его лице была слишком фальшива, чтобы в неё поверить.

– Сейчас, – стажёр нервно взмахнул ладонью, вызывая к жизни заклятие тишины. Верховский отчего-то об этом не подумал. Кабинет и без того всегда был надёжной крепостью… Или нет. – Липатов. Всё дело в нём. Он не тот, за кого себя выдаёт.

«А ты?..»

Вопрос остался невысказанным. Ответ на него не в словах; он в случайных жестах, невольных оговорках, мимолётных сокращениях лицевых мышц. Скудный лунный свет струился сквозь оконное стекло из-за спины Верховского,