– Чего ты хочешь? – спросила она тихо, слишком устав, чтобы о чем-то сейчас спорить. Но это уже и не важно. Ей нужно продержаться совсем немного, а потом она наконец-то окажется дома и сможет вволю выплакаться.

Но как же больно сознавать, что он думает, что она готова использовать ребенка в качестве рычага, чтобы добиться от него желаемого, тогда как он сам с первого же дня именно этим и занимался. В отличие от нее. Сперва бессовестная ложь, а потом чудовищные условия, не оставляющие выбора… Но что же ему довелось пережить, раз он стал так жесток?

– Серена, я хочу этого ребенка, – объявил он, становясь прямо перед ней. – Но тебе не следовало использовать его в качестве инструмента, чтобы чего-либо от меня добиться. Это мой ребенок, и я буду его отцом без каких-либо сделок.

Сколько же в этих словах холода и льда… И как ей только могло в голову прийти, что ее любви будет достаточно? Да и была ли эта любовь или только привиделась?

– Ты просто не представляешь, как мне жаль, что я слишком поздно обнаружила, что на самом деле ты бессердечный и безжалостный бизнесмен. Иначе бы не стала возвращаться. Ты с самого начала врал и оказался совсем не таким, как я тебя представляла. А того рыбака на самом деле вообще не существует, верно, Никос? Он был лишь тем, кем ты хотел, чтобы я тебя считала. Это был всего лишь способ меня соблазнить.

Наконец подняв глаза, она поймала на себе ледяной взгляд и почувствовала, что, несмотря на теплую ночь, снова дрожит. Он ее соблазнил, обманул, а теперь пытается навязывать условия той жизни, что они случайно создали.

– А что мне еще оставалось? Ты – журналистка. Так неужели я должен был во всех подробностях рассказать свою жизнь, а потом следить, как меня заочно разбирают по косточкам в первых попавшихся журналах, смакуя свежие сплетни и новые подробности?

– Не думаю, что мои страноведческие статьи имеют к тебе хоть какое-то отношение. Но чего ты так боишься? Что пытаешься скрыть? Неужели такому влиятельному бизнесмену сложно понять их интерес? Тем более сейчас, когда ты только что совершил крупную сделку?

– Ничего я не боюсь. – Никос прищурился. – Просто не хочу, чтобы на каждом углу обсуждали мою личную жизнь.

– Ты говоришь о своей матери?

– Открыто объявив о своем прошлом, я автоматически верну ее в свою жизнь, а я этого не хочу, несмотря на все ее попытки.

– Но почему ты так упорно ее избегаешь? Она же твоя мать!

– Она лишилась каких-либо материнских прав, когда ушла.

– Ладно, живи как знаешь, а я так не могу.

Несколько секунд Никос пристально разглядывал ее ледяными глазами.

– Думаю, тебе пора уже кое-что уяснить. Мои решения не обсуждаются.

Удивленно моргнув, Серена прикрыла глаза, а потом постаралась снова сосредоточиться на Никосе, окончательно понимая, что тот человек, которого она полюбила всем сердцем, вообще никогда не существовал. Так же как и тот мужчина, что страстно ласкал ее ночи напролет всю эту неделю. А был лишь холодный бессердечный делец, что сейчас стоял рядом с ней.

– Если тебе так хочется, можешь жить в Лондоне, денег для сестры я тебе в любом случае дам. Но моей женой ты станешь.

Подавшись вперед, Никос легонько погладил ее по щеке.

– Я не могу. Не могу так жить и не могу за тебя выйти.

Лучше уж растить ребенка в одиночку, изливая на него всю свою любовь и заботу, чем превратить его жизнь в бесконечный кошмар, полный чувства вины и безысходности.

– Но это мой наследник. Он должен родиться в законном браке.

– Наш ребенок – не инструмент для сделок. Никос, я не стану выходить за тебя замуж. Я осознала свою ошибку, и мне пора уходить. Прямо сейчас.

Чувствуя, как его переполняет испепеляющая ярость, Никос замер на месте, вспоминая, что испытал, когда ушла мать. Он любил ее, как и положено любому мальчишке, и предательство женщины, что должна была бы безоговорочно любить его всю жизнь, глубоко ранило, опустошило и раз и навсегда изменило всю его жизнь. Он твердо решил, что больше никогда и ни к кому не станет по-настоящему привязываться и что-то чувствовать.

Но Серена все изменила.

И вот теперь она тоже уходит, а ему остаются лишь боль и отчаяние. Он изо всех сил старался себя уберечь и ничего к ней не чувствовать, но чего бы он там ни хотел, при всем желании просто нельзя было не заметить тех перемен, что она с собой принесла. И стоило ему только представить, что она уйдет, как он сразу же видел ту дыру, что неминуемо возникла бы в его жизни, и дело не просто в том, что, уходя, она заберет с собой ребенка, лишив его радостей отцовства. Было что-то еще, что-то такое, в чем он не мог признаться даже самому себе. Особенно теперь, когда она застыла на пороге и вот-вот уйдет.

– Мы договаривались совсем не об этом.

– Мы договаривались лишь о том, что я съезжу с тобой в Афины.

– Ты носишь мое кольцо.

Не в силах сдвинуться с места, Никос отчетливо понимал, что однажды его холодные слова уже заставили ее уйти и что теперь он повторяет ту же ошибку.

– Это ничего не значит. Ты купил его мне лишь затем, чтобы продемонстрировать своим деловым партнерам на том вечере и избежать ненужных сплетен в прессе. – Взглянув на кольцо, она покачала головой. – Тебе же даже возразить на это нечего.

– А с чего я вообще должен возражать?

Что-то внутри его лопнуло, и он наконец-то сумел пошевелиться, только пошел он не к Серене, а на кухню.

– Делай что хочешь, но помни, это мой ребенок и ты не сможешь запретить нам общаться.

– Ты сам признал, что не хотел этого ребенка. И если бы я знала, кто ты такой на самом деле, я бы вообще не стала сюда возвращаться.

– И как это прикажешь понимать?

– Так, что хитроумный бизнесмен и едва сводящий концы с концами рыбак не имеют друг к другу никакого отношения.

– И что дальше? Отец в любом случае отец, независимо от того, чем и сколько он зарабатывает.

– Черт, Никос, я вернулась просто потому, что считала: у тебя есть право знать, даже если ты не захочешь или не сможешь стать настоящим отцом, что у тебя есть ребенок. Но из этого ничего не получится. Я так жить не могу. И уж тем более не могу так поступить с собственным ребенком, зная, что значит чувствовать себя ошибкой, связавшей родителей вместе.

Яростные слова что-то задели в его душе, но мгновенно вскипевшая злость заглушила все остальные чувства. Как она, выросшая в семье, где были оба родителя, смеет обвинять его в том, что собирается уйти?

– Ошибкой?

– Да, ошибкой. Моя сестра старше меня на восемь лет, но когда она пошла в школу, брак наших родителей уже трещал по швам. И они даже успели разойтись, правда, я об этом узнала лишь от Сэлли, когда выросла. И именно сестра была мне настоящей матерью.