Он многое мог бы сказать, но промолчал – сложившиесяубеждения не разрушить лихой кавалерийской атакой вроде той, что привиделась встранном утреннем сне. Высказав сейчас все подробно и безжалостно, Панарин, ончувствовал, потерял бы Марину, еще, в сущности, и не найдя, а терять ее онникак не хотел.

– Вот так, – сказала Марина.

Будь в ее тоне хоть чуточку поменьше наработаннойневозмутимости – тут бы и считать ее искренней. Мало хорошо заучить, нужно ещеи верить в заученное…

– Они быстро на мне поставили крест —

в первый день, первой пулей в лоб.

Дети любят в театре вскакивать с мест.

Я забыл, что это – окоп…

– И вовсе ни к чему припутывать Киплинга, –сказала Марина.

– Не буду, – сказал Панарин. – Ну, я пошел.Мне и в самом деле пора.

«Что же делать, – думал он, механически отвечая наприветствия встречных. – Я не умею, не знаю, как спасать женщину, еще ненашедшую себя как женщина и человек. Мне никогда не приходилось заниматьсятаким. Что я вообще умею? Великолепно пилотировать звездолет, а одного этого,кажется, уже мало. Спасать я не научился, а нужно учиться, пора – нет ничеговажнее твоей работы, но если ты зациклен только на ней, чем ты лучше робота?Может быть, потому и Кедрин…»

Несколько дней спустя смутно мелькнувшая догадка перешла вуверенность. Наверняка Кедрин заметил что-то в нем, «искорку божью под ребром»,как выражались астронавты старшего поколения, потому и перевел на работу, где,кроме бездумных агрегатов, придется иметь дело еще и с людьми. Хотел подтолкнутьненавязчиво и не высказываясь напрямую, заставить обратить внимание на то, что,кроме мира кораблей, существует еще мир людей, гораздо более сложный.

Но это было несколько дней спустя, а сейчас он забыл омелькнувшей догадке, отвлеченный совсем другими мыслями.

Снерг свернул на широкую – можно разминуться двум элкарам –тропу, увидел сквозь темное переплетение пихтовых веток освещенные окна,услышал музыку.

Дачу эту шеронинцы построили собственными силами и пособственному проекту год назад и нарекли островом Буяном – здесь имелся ивыполненный из марсианского ториана в натуральную величину бык печеный, прикотором, естественно, находился и нож точеный. Была здесь и вторая непременнаяпринадлежность сказочного острова Буяна – бел-горюч камень алатырь(отшлифованный до зеркального блеска метровый кристалл, доставленный сМустанга). Совсем недавно, месяц назад, скульптор Танаков, вспомнив, что островБуян был еще, по другим версиям, царством славного Салтана, воздвиг на пригоркесказочный дворец площадью в десять квадратных метров и высотой в человеческийрост. Днем дворец был просто красив, а по ночам радужно светился.

Компании здесь собирались шумные и веселые, встретить тутможно было кого угодно – археологов из Антарктиды, композитора с Мадагаскара,садовода со Шпицбергена, авторов новых проектов машины времени, поэтесс,альпинистов-внеземельщиков, звездолетчиков и просто увлеченных чем-то,интересных людей. Вход сюда был открыт всем – за исключением людей скучных. Снерглюбил здесь бывать еще и потому, что с Аленой он познакомился полгода назадименно на острове Буяне, а встретились они впервые у камня алатыря (который поночам светился каким-то особенно загадочным сиянием).

Дом был большой и походил на старинный замок, начавшийвнезапно превращаться в строение неизвестной инопланетной цивилизации, нозастывший на половине. Некоторым этот причудливый, ни на одно земное строениене похожий дом не нравился, но Снерга в нем как раз и привлекал этот застывший,неуловимый, но все же уловленный переход от привычного и чуть поднадоевшего кнеобычайному, от земной обыденности к неизвестному чуду, еще не отлившемуся вчеткие контуры, но уже заявившему о себе.

Снерг распахнул калитку. Здесь все было, как обычно – одникомнаты ярко освещены, свет в других едва касался оконных стекол – влюбленные.Слева, у калитки, рдел квадрат раскаленных углей под вкусно дымившимисяшашлыками – за ними бдительно надзирал киберповар величиной с кошку. УглядевСнерга, он мигнул голубыми фасеточными глазками и развязно-предупредительнымтоном тестовского полового заявил:

– Кушать подано-с, ваше вашество!

– Потом, – сказал Снерг.

У крыльца театральный режиссер Барсуков и маленькийбородатый человек с глазами обиженного спаниеля, держал за борт куртки кого-тонезнакомого и вдохновенно излагал проект спектакля, превосходящего по размаху идерзости замысла все когда-либо ставившееся на театре со времен еговозникновения – следовало заново отстроить Трою, поставить у берега на якоряармаду ахейских кораблей, задействовать пару сот тысяч исполнителей иассигновать на всевозможные эффекты и небесные знамения примерно десятую частьгодового расхода энергии Земли. Тогда, по его словам, можно было ожидатьчего-то, сногсшибательно воздействующего на зрителя и таящего в себе глубокуюсермяжную правду. План выглядел заманчиво, нельзя было понять одного – гдедолжны были разместиться зрители, впрочем, вполне возможно, что Барсуков,склонный к нетрадиционным решениям, считал зрителей еще одной театральнойусловностью, без которой вполне можно обойтись. Зная о крайне мизерномколичестве зрителей, посещавших его спектакли, нельзя было исключать, чтоБарсуков обратится к этому варианту и явит миру новое слово в искусстве – театрбез зрителя…

Его собеседник поддакивал, временами робко и безуспешнопытаясь освободиться. Снерг улыбнулся и прошел мимо – Барсукова в театральныхкругах, в общем, не принимали всерьез.

Обход острова Буяна Снерг начал с широкой застекленнойверанды, игравшей здесь роль картинной галереи, где и завсегдатаи, и новичкимогли выставлять новые работы. Он остановился перед большой стереокартиной,прочитал на табличке: «Анатолий Пчелкин. Смерть разведчика».

Унылая буро-желтая равнина неизвестной планеты и разбитыйгравилет посередине – сила удара была такова, что металл расплавился, потек изастыл гроздьями голубых шариков. Прозрачный колпак разлетелся. Среди зубчатыхосколков, рассеченных ветвистыми трещинами, среди зыбких лент дыма сидел,откинувшись на спинку кресла, мертвый пилот в темно-фиолетовом скафандреДальней разведки. Руки на рычагах – он до последнего мига пытался что-тосделать, сумел не рухнуть камнем из-за облаков, но спастись все же не смог.Жесткий скафандр не дал телу обмякнуть, расслабиться, и звездолетчик, несмотряна окровавленное лицо, мог показаться лишь потерявшим сознание, если бы неследы вспоровшего равнину удара – ясно, что уцелеть человеку после такого удараневозможно. И застывшие глаза в рамке острых полосок разбитого стеклагермошлема. И все же, несмотря на всю печаль картины, было ясно – пилот погиб,но не был побежден.

Но ассоциации мысли перескочили на катастрофу «Асмодея»,корабля Проекта – он тогда снимал фильм о полигоне Эвридики. Панарину тогдарассадило лицо, Снерг потерял два зуба, всех здорово помяло, но Панарин спас«черный ящик», а он – свои камеры, и физики получили интересные данные, ауникальные кадры уцелели. С Панарина мысли перепрыгнули на череду неудач ипотерь Проекта «Икар», и Снерг помрачнел – все, о чем он снимал фильмы,становилось как бы и его делом, он радовался удачам, его огорчали провалы. Ктому же проект обещал многое как Снергу-землянину, воспитанному на мечте одальних звездах, так и Снергу-журналисту – границы мира, в котором он работалдля зрителей Глобовидения, должны были расшириться в миллионы раз. И то, чтоПроект топчется на месте, он воспринимал болезненнее многих других – он бывална Эвридике, получил значок за участие в трех рабочих полетах, не понаслышкезнал, как выглядит очередная неудача, какие лица бывают потом у пилотов и тех,кто ждет на земле, как они избегают смотреть друг другу в глаза – пилотамкажется, что они не сумели сделать всего, а ученые знают, что ничего не могутпонять в происходящем…