С каждым годом ее привязанность к отцу только усиливалась. В детстве она любила его за то, за что все дети любят родителей: потому что он все время рядом, потому что может развеселить, когда плохое настроение, потому что читает на ночь сказки и дарит самые желанные игрушки. С годами Лайла открыла совершенно новые стороны в своем отце, и ее наивная детская преданность переросла в восхищение волевым и самоотверженным человеком, посвятившим всю жизнь помощи людям. Она подолгу сидела во внутреннем дворе больницы и смотрела, как стоят пациенты у кабинета «эль-доктора». В их глазах светилась надежда. «Отец – лучший человек на свете, – записала Лайла в то время в дневнике. – Он никому не отказывает в помощи, ничего не боится, и у него всегда все получается. И самый добрый – ведь он дал госпоже Хассани лекарства совершенно бесплатно!»

Шли годы, и к восхищению отцом добавилось чувство собственной ответственности. В какой-то день Лайла поняла, что этот широкоплечий сильный человек, сияющий белозубой улыбкой, в действительности глубоко несчастен, придавлен изнурительной работой, а главное – безысходностью положения своего народа и сознанием полного бессилия перед происходящим.

– Твой отец страдает оттого, что творится вокруг, – сказала ей однажды мать. – Он просто не любит говорить об этом.

С того самого момента Лайла решила любыми способами поддерживать отца.

– Пап, а почему ты стал врачом? – спросила она однажды за обедом.

Отец долго думал, прежде чем ответить.

– Я хотел помогать людям.

– А воевать с израильтянами тебе разве не хотелось? Перебить их всех?

– Если бы израильтяне угрожали моим близким, – произнес он, взяв ее за руку, – я бы, конечно, не пожалел себя. Но одним насилием всех проблем не решишь. Хотя меня возмущает то, что позволяют себе израильтяне. Понимаешь, Лайла, я всегда хотел спасать людей, а не отнимать у них жизнь.

Она хорошо запомнила тот обед. Они отмечали ее пятнадцатилетие. А вечером того же дня самого обожаемого, самого любимого человека на свете на ее глазах вытащили из машины и убили.

День рождения праздновали, разумеется, в отеле «Иерусалим».

Когда Лайла вошла на террасу ресторана, ее подруга, уже разместившись за столиком, внимательно изучала свежий номер «Геральд трибюн». Полная, с крашеными волосами и круглыми очками, она выглядела немного старше Лайлы. На сидевшей в обтяжку футболке красовался девиз палестинских правозащитников «Нет – миру без земли!». Лайла тихо подошла сзади и, наклонившись, чмокнула подругу в щеку. Нуха обернулась и, схватив Лайлу за руку, усадила в кресло напротив. Потом протянула газету.

– Читала эту чушь?

Набранный крупными буквами заголовок гласил: «США осуждает поставку оружия палестинцам». На другой странице сообщалось о том, что конгресс одобрил решение продать Израилю вооружения на миллиард долларов.

– Чертовы лицемеры! – выпалила взбешенная Нуха. – Пиво будешь?

Лайла утвердительно кивнула, и Нуха подозвала бармена Сами.

– Ну а там что происходит? – спросила она, кивнув в сторону Старого города.

– Ничего хорошего, – мрачно ответила Лайла. – Хар-Зион соизволил выйти к журналистам. Снова вешал на уши лапшу о Яхве и Аврааме и клеймил критиков Израиля как заклятых антисемитов. Однако говорить он умеет – не могу не признать.

– Ага, как и Гитлер, – фыркнула Нуха, закуривая «Мальборо». – Полиция-то их выдворять собирается?

– Естественно!.. А Шарон выступит на гастролях Большого театра, – язвительно бросила Лайла. – Выдворять! Да никто их и мизинцем не тронет!

Сидевшие за соседним столиком дипломаты, скорее всего скандинавы, разразились оглушительным взрывом хохота. По улице прополз громоздкий, похожий на броненосную рептилию армейский джип.

Официант принес женщинам две кружки «Тайбея» и блюдо с маслинами.

– Слышали о бомбе? – спросил он, расставляя пиво и зажигая свечу на столе.

– О Господи! – воскликнула Нуха. – Неужели еще одна?

– В Хайфе. Только что в новостях передали.

– Аль-Мулатхам?

– Похоже, он. Двое убитых.

Лайла опустила голову и мрачно заметила:

– Такими темпами они с Хар-Зионом и вправду Третью мировую развяжут.

– По-моему, они действуют сообща, – сказала Нуха, глотнув пива и сделав долгую затяжку. – Чем больше израильтян убивает аль-Мулатхам, тем крепче становится поддержка Хар-Зиона. А чем популярнее Хар-Зион, тем проще аль-Мулатхаму оправдать теракты.

– Да, что-то в этом есть, – рассмеявшись, согласилась Лайла. – Интересный материал можно сделать.

– Только не забудь упомянуть, от кого ты это услышала! Знаю я вас, журналистов. Едва окажетесь на гребне успеха, едва заберетесь на вершину, тут же присваиваете все лавры себе.

Лайла продолжала смеяться, но на последних словах Нухи замерла, словно пораженная ударом молнии. «Забраться на вершину». Где-то она уже слышала эти слова, причем совсем недавно. Лайла напрягла память. Ну да, конечно, в письме, полученном сегодня утром. «Я располагаю информацией, которая может оказать неоценимую помощь аль-Мулатхаму в борьбе с сионистскими оккупантами, и хотел бы с ним сотрудничать. При этом я рассчитываю на Вашу помощь. Со своей стороны могу обещать величайший взлет в Вашей карьере». Приблизительно так там было написано. Странное совпадение. Лайла не могла себе объяснить, почему эти слова из письма, которое она сочла за провокацию «Шин-Бета», отпечатались у нее в памяти.

– Как ты думаешь, что могут значить инициалы ГР? – внезапно спросила Лайла.

– Как-как?

– ГР. Кто это может быть такой?

– Грег Рикман? – предположила Нуха, немого поразмыслив. – Из организации «Помощь детям». Тот самый, который тебе нравится.

Лайла отрицательно покачала головой.

– Во-первых, он мне совершенно не нравится, а во-вторых, эта аббревиатура относится к чему-то намного более древнему.

Нуха, недоумевая, посмотрела на подругу.

– Проехали, – отмахнулась Лайла и поднесла к губам кружку с пивом. – Лучше расскажи, что ты там намониторила.

Нуха без дальнейших уговоров сменила тему. Работая в организации, занимавшейся мониторингом конфискации земли в окрестностях Иерусалима, она каждый божий день сталкивалась с вопиющим беззаконием израильских властей. Сегодня, например, прямо на ее глазах израильские спецназовцы бесцеремонно перекопали цветущую оливковую рощу, принадлежавшую пожилому палестинскому крестьянину.

Лайла старалась внимательно слушать, как ее подруга, не стесняясь в выражениях, пересказывала недавние впечатления, однако мысли журналистки витали далеко от оливок палестинского крестьянина. В гудящей от усталости голове налезали одно на другое смутные разрозненные образы: анонимное послание, аль-Мулатхам, отец, последний семейный обед в отеле «Иерусалим». Как она радовалась в тот яркий солнечный день! Она, мама и папа, редкий раз вместе, здоровые, веселые… А через два часа отец уже лежал мертвый.