Полоцкая крепость оборонялась как жителями Полоцкого повета, так и наемниками.

Первыми руководил Ольбрахт Гаштольд, вторыми — Ян Боратинский, возможно, тот самый воевода Волынец. Прозвище Волынец, Волынский могло быть неправильным прочтением Boratinski.

И здесь в восстановлении общей картины нам помогает «лист из Кракова» и хроники. «Лист с Кракова» 28 августа 1518 г. сообщает: «И воевода наш Полоцкии… с тыми людми передними Москвины, который были наперед под замок прышли 15 тисяч, битву мел и с Божею помочю тых всих людей на голову поразили; бо ся так пригодило, иж наши люди прытиснули их к реце а так, который не мог забит быти, тыи вси в реце у Двине потонули а жадная нога тых людей петинадцати тисяч не вошла. А другии люде нашое, который шли перед велилим войском нашим. Над которым жо войском был старшим староста Гроенскии пан Юреи Миколаевич Радивиловича, тыи люди нашы теж битву мели с людми того непрыятеля нашого московского, гдеж было тых москвич пят тисяч; тых теж с Божею помочъю учих побили».

М. Бельский пишет, что отбросить «московитов» помогла военная хитрость — Борятынский приказал оставшимся в лагере людям трубить и кричать, создавая иллюзию присутствия большого войска[245]. Собрав своих 500 человек, вместе с 1,5-тысячным гарнизоном Гаштольда Боратынский атаковал перешедший за Двину отряд русских. Часть полоцкого гарнизона сделала вылазку и захватила струги — «хупавые смельцы» оказались отрезаны от основных сил, после чего наемник Ян Боратинский и «польские тяжелые рыцари» (poloni equites cataphracti[246]) атаковали их во фронт. Не выдержав плотного натиска закованных в железо латников, русские бросились к Двине, где, как описывается в актах Литовской метрики, «наши люди прытиснули их к реце а так, который не мог забит бытии, тыи в реце у Двине потонули». Псковский летописец отметил, что литовцы «отняша струги под городом», на которых отряд смельчаков «перевезошася за Двину реку на добыток». Герберштейн, писавший об этом сражении на основании литовских сведений, упомянул о поджоге полоцким гарнизоном собранных «московитами» запасов сена, что стало общим сигналом для атаки. Атакованный с тыла гарнизоном Гаштольда, а с фронта — латниками Боратинского, и, лишенный плавательных средств, русский отряд был уничтожен.

Московская официальная летопись об этом молчит, как молчат и дипломатические документы. Но это событие не ускользнуло от внимания антимосковско настроенной псковской летописи. Несмотря на то, что почти вся великолуцкая группировка собиралась на новгородско-псковской земле (за исключением нескольких отрядов из «старомосковских» городов), псковский летописец отметил; «А в Двине истопоша москвич много, а шли были за Двиноу на добыток»[247].

В правдивости изложенного польско-литовскими источниками хода событий сомневаться не приходится, чего нельзя сказать относительно численности и потерь противника. Данные о том, что «под замок прышли 15 тисячь», являются традиционно завышенными. Заметим, как русская и литовская стороны используют в освещении событий один и тот же прием: врагов всегда много — несколько тысяч, про неудачи и поражения не говорится ни слова, в то время как даже незначительный успех над противником возводится в ранг грандиозного события.

Оставшемуся у Полоцка русскому корпусу ничего не оставалось, как снимать осаду. Пришедшие на помощь Полоцку наемные роты, конечно же, не могли разбить основные силы русских, стоявших лагерем на другой стороне Двины. Но для государевых воевод стало очевидным, что оставаться под Полоцком больше нельзя, — за ротами Борятинского на горизонте могли появиться и главные силы короля, о которых ранее не было слышно. То, что в польских реляциях и литовских «листах» отсутствует какая-либо информация о захвате осадных орудий, говорит об организованном отходе боярина В. Шуйского — русские забрали с собой все пушки.

Таким образом, нельзя говорить о разгроме русского войска под Полоцком — был разбит только сводный отряд «детей боярских добрых» (псковский летописец специально указывает, что это были «москвичи», то есть воины из состава пришедшей смоленской рати), которые переправились за реку. Именно он претерпел полный разгром, учиненный смелой атакой закованных в железо стипендиариев Боратынского. Основные силы русской армии сняли осаду и отступили к 11 сентября к Пскову.

Другой отряд под командованием гродненского старосты Ю. Н. Радзивилла разбил якобы 5-тысячный отряд «московитов», при этом удалось убить двух воевод, «князя Ивана Ростовского Буиноса» и «князя Александра Кашина Оболенского», и захватить в нескольких местах сразу по 200–300 пленных[248]. Король Сигизмунд извещал Мухаммед-Гирея, что новгородский и псковский воеводы пошли на помощь своему отряду, но, прослышав про поражение, «с земли нашое вон побегли», преследуемые Ольбрахтом Гаштольдом. «Лист с Кракова» должен был сообщить крымскому хану о грандиозных успехах в борьбе с «великим князем московским». Поэтому информация, изложенная в послании, требует тщательной проверки.

Начнем с того, что названные воеводы в плен не попадали — позже их имена упоминаются в разрядах за 1519–1520 гг.[249] Также вызывает серьезные сомнения преследование Гаштольдом отступавшего от Полоцка войска Шуйского. Как уже отмечалось, русские забрали с собой артиллерию, следовательно, отходили медленно. Мог ли опытный литовский военачальник с гарнизоном и приданными к нему наемниками Боратинского преследовать русское войско, оставляя у себя в тылу незащищенный город, рискуя в любой момент стать жертвой внезапного нападения другой русской рати (полоцкий воевода был изначально информирован о вторжении сразу нескольких группировок противника на разных направлениях), — вопрос риторический.

Князь М. В. Горбатый в то же время «ходил в Литовскую землю далеко, кош у него стоял в Молодечне, в Маркове, в Лебедеве, а воевали Литовскую землю и по самую Вильну, а направо от Вильны воевали также по Немецкую землю, и полону и животов людских безчислено вывели». Другому отряду под командованием А. Б. Горбатого и А. Д. Курбского удалось прорваться к Витебску и даже сжечь посады: «у Витебска острог взяли и посады пожгли и людей многих побили»[250].