– Сей материальный мир полностью заполнил твои чувства, – сказал старик. – Да получит мой оруженосец побои.

К полнейшему изумлению обоих друзей, кобыла, пробужденная от своей печали властным тоном старика и распознав угрозу в голосе Педро, взбрыкнула копытами, ударив злополучного меняльщика точно между лопаток и опрокинув его наземь носом вниз.

Браконьер, сильно ошарашенный, повернулся и увидел, что кляча меряет его свирепым взглядом.

– Как замечаю, мой приказ был тотчас исполнен, – сказал старик и вздохнул. – И как себя чувствует мой злополучный оруженосец?

– Видно, я не нравлюсь Богу, – сказал вновь распростертый Педро.

– Бог избрал странный облик для изъявления своего неудовольствия, – сказал браконьер, правда, самым кротким тоном, так как кляча смотрела на него крайне воинственно.

– Каким бы ни был его облик, я покоряюсь, – еле выговорил Педро.

– Вот и хорошо, – ласково сказал старик. – А теперь, когда мы выдержали эти испытания, меня должно посвятить в рыцари.

Педро поднялся на ноги и встряхнулся.

– Ну, – сказал он с веселой и абсолютно фальшивой бодростью, – давайте орыцерствим вашу милость, да побыстрее, не то от меня не останется ничего, чтобы вас орыцерствлять.

– Здравая мысль, – сказал старик, – хотя твоя веселость не приличествует случаю. Служитель тайн, не будет ли тебе угодно войти в скит и принести сюда меч, висящий на середине стены?

Браконьер призадумался, поскольку прекрасно знал все, что находилось в хижине, а затем сказал:

– Вы говорите про батог, которым оббивают ячмень?

– Бог счел разумным придать такому волшебному оружию вид домашней утвари, дабы лучше уберечь его от алчных душ. Да, будь добр, принеси его, – сказал старик.

Браконьер исчез в хижине и вернулся с батогом.

– Оруженосец, – властно сказал старик, – помоги мне встать, ибо пост и всенощное бдение телесно меня ослабили.

Педро не поставил под сомнение этот категоричный сдвиг времени и помог старику встать, настороженно следя за клячей.

– Теперь, – сказал старик, – я открою глаза, и тогда служитель возведет меня в рыцари надлежащим образом, включая полезные наставления о возлагаемом на меня долге.

– Почему, – сказал браконьер, сгибая и разгибая батог, – не король возводит тебя в рыцари, а достаточно простого служителя?

– И ты считаешь достойным, – сказал Педро, памятуя, как браконьера забавляли его страдания, – что тебя возведет в рыцари бандюга?

– На эти вопросы может ответить только Бог, – невозмутимо сказал старик. – Теперь ты должен коснуться моего плеча мечом, – зашептал он браконьеру, – назвать меня рыцарем, а затем произнести полезное поучение.

Браконьер злорадно взглянул на Педро и приступил к обряду.

– Наименовываю тебя, – сказал он, прикасаясь батогом к плечам старика, – Старым Рыцарем и повелеваю тебе быть таким хорошим Старым Рыцарем, как все прочие, и столь же полезным.

Старик вздохнул и встряхнулся, а затем ласково обнял Педро и браконьера.

– Полезный служитель, – сказал он, – мужественный оруженосец, итак, заветный обряд завершился. Я должен приступить к моим поискам. Иногда я буду возвращаться для отдыха в этом скиту. Посему пригляди, чтобы и сам ты, и этот полезный служитель очистили место сие, убрали бы разные суетные предметы, которые я видел внутри, без сомнения, свидетельствующие о бродящих в окрестностях холостяках.

Затем старик взгромоздился на послушно стоявшую в ожидании клячу, лицом к хвосту.

– Сэр Рыцарь, – сказал Педро с притворной почтительностью, – необходимо указать, что вы сидите наоборот, и если решите ничего не менять, то вы и лошадь двинетесь в разных направлениях.

– Нелепые слова, – сказал старик. – Буцефал знает наше направление, а пока я не совершу первого успешного подвига, я буду ездить в этой позиции, приличествующей моему смиренному положению.

Кляча подправила приятную ей ношу и затрусила в кусты.

Браконьер в ярости накинулся на Педро:

– Он что, решил завладеть моей хижиной? – и он свирепо поглядел туда, где кобыла и старик уже скрылись из виду. – Это катастрофически скажется на моей коммерческой деятельности.

Недавние синяки и шишки несколько умудрили Педро.

– В том, что он выбрал твою хижину под свой скит, ничего странного нет. Странные феномены всюду следуют за этой личностью, и стоит повстречаться с ним, стоит привлечь к себе его внимание, как начнут случаться всякие странные вещи. Мой совет: убери из хижины все свое и постарайся не попадаться ему на глаза. Иначе твоя и без того необычная жизнь станет куда необычнее.

– Потерять в одну ночь и свой склад, и свое жилье – достаточно странно, – сказал браконьер. – И что я получу в уплату?

– И думать забудь! – мудро посоветовал Педро. – Скажи спасибо, что он не выбрал тебя в оруженосцы, или в пажи, или в блюстители копья, или бог знает в кого еще.

Найдем для тебя другое место. Может, у моего друга-автора.

– Я литераторов на дух не переношу, – сказал браконьер. – Они всегда всего на шаг от полного помешательства.

Педро рассердился, так как его идея была продиктована великодушием.

– И когда у тебя сложилось это безжалостное убеждение?

– Они вечно расспрашивают меня о приемах браконьерства, – сказал браконьер (они с Педро уже выносили вещи из хижины и укладывали их в повозку). – Вот эта кипа памфлетов – жалкие результаты их писаний. Какой только чуши в них нет. Ну а если они навязываются сопровождать меня, когда я отправляюсь работать, так обязательно затевают разговоры во весь голос в самые решающие минуты. Их утонченные нервы, говорят они. Я исправляю их жалкие памфлеты и отправляю печатнику. Хотя бы один откликнулся.

– Несколько необычно, что представитель противозаконной профессии столь озабочен точностью фактов, касающихся его тайных методов.

– Это профессия, освященная временем, и если уж ее описывают, она не должна представать в искаженном виде.

Как вы догадываетесь, их пикировка облегчала перетаскивание вещей в повозку, в которую, когда она была полностью загружена, они оба забрались.

Хотя поездка их началась с ворчания, своеобразная поэтичность обряда посвящения старика в рыцари, а также спокойное равнодушие глубокой ночи вокруг все больше утишали их досаду. Даже злость Педро, на чью долю выпали и худшие ушибы, и худшие унижения. И вот, еще задолго до конца их поездки, они остановили повозку, откупорили новую бутылку и с благодушной беззаботностью принялись обсуждать звезды, которые так уверенно мерцали в вышине над ними, и перебирать подробности этого вечера. И под воздействием напитка недавно пережитое изменилось в пересказе, а боль и унижения внезапно стали удивительно смешными.