Но еще прекраснее был ее голос. Сюмбюль-ага не соврал бы, если бы сказал, что никогда в жизни не слышал такого красивого женского голоса. Когда наступал вечер и гарем погружался в тишину, девушек, каждая из которых была прекрасна, как месяц, прибывших в гарем со всех четырех сторон света, охватывала тоска. Когда каждая из них после вечернего азана отправлялась в свой собственный мир, в гареме, где великие мечты и страсти шли рука об руку с великими разочарованиями, сильный, чистый голос Александры возносился ввысь из покоев для новеньких. Даже черствое сердце Сюмбюля было тронуто песнями Александры. Эти песни заставляли вспомнить его о давно былом, грудь его сжимала тоска. Заметив, что на глаза навернулись слезы, он немедленно встряхивался и ворчал: «Безумная московитка». И поэтому, даже когда он заметил, что помощник, мальчишка-абиссинец Джафер, который уже три года находился при нем, по ночам тайком слушает, очарованный, песни Александры, он ничего не сказал. И когда заметил, как парень шепчется о чем-то с девушкой, – тоже. В какой-то момент ему показалось, что парень плачет. Ну и пусть. Если Сюмбюль-аге не дано оплакивать свою участь евнуха, так пусть хотя бы Джафер поплачет. Плач умывает душу. А у Сюмбюля душа не умывалась уже давно. Он сейчас не мог даже вспомнить, когда плакал в последний раз. «А ведь и правда, когда же я плакал? – думал он. – Неужели той страшной ночью, когда попался работорговцам? Или же тогда, когда тот страшный нож навсегда изменил мою жизнь?» Теперь Сюмбюль не мог вспомнить.

Александра потеряла счет дням. Сколько уже прошло времени с тех пор, как она попала в гарем? Месяц, два, три?

Однажды она вышла в сад вместе с Мерзукой и Сетарет-калфой. Свежий холодный воздух бодрил ее. За деревьями, листья с которых давно опали, виднелось море. Было немного пасмурно, и поэтому море тоже выглядело сероватым. По морю проплывали корабли с красными, синими и зелеными флагами. Огромные парусники напоминали толстяков с раздувшимися животами. А напротив сада, на одном из холмов, красовалась круглая башня с остроконечной крышей.

Александра не обращала внимания на холод. Она даже радовалась ему, потому что он напоминал ей о родине. Она зашагала между розовых кустов, с тоской ожидавших весну. «Интересно, какого цвета будут розы – белого или красного?» – она шла и размышляла о том, сколько цветков принесет каждый куст.

«Интересно, есть ли в саду мой любимый багряник? Если нет, то нужно обязательно об этом сказать», – думала Александра.

Кому?

И в самом деле, кому? Сюмбюлю-аге с его длинной палкой?

«Сюмбюль-ага, послушай, Сюмбюль-ага. Я очень люблю багряник. Где мои красные цветы? Скажи султану Сулейману, пусть посадит несколько деревьев!»

Интересно, сколько палок бы она получила за такую просьбу?

– Эй, девушка!

Голос говорит по-русски. Она тут же повернулась на голос.

Беловолосая девушка сидела на тюфяке в большом садовом кресле.

Она была красивой. Очень красивой. Ее волосы были такими белоснежными, что снег мог бы им только позавидовать. Она заплела их в длинные косы, как делали у Александры на родине, и сложила на голове так, что они напоминали венец. На голове у нее был обитый мехом капюшон. Ярко-синие, как весеннее небо, глаза. Гладкие ровные щеки алели от мороза.

– Разве ты не та самая новая русская девушка, о которой все говорят?

– Да, это я. Говорят, наверное, обо мне.

Александра понимала, что от радости говорит глупости.

– Я совершенно не ожидала, что тут будет еще кто-то из моих краев, и разволновалась. Как тебя зовут?

– Александра… Александра-Анастасия Лисовская.

– Ты русинка?

– Да, наши края называются Рутенией.

– А меня зовут Екатерина Иванова. Мои родные края еще дальше. Мое село неподалеку от Москвы.

Сердце Александры готово было выпрыгнуть из груди. Больше она здесь не одинока. В гареме жила ее соотечественница.

Совершенно не задумываясь о последствиях, Александра уселась рядом с Екатериной. Поодаль Мерзука пыталась жестами о чем-то договориться с Сетарет-калфой. Но усилия верной татарки были напрасны. Одна не уступала другой, явно тема спора была важной.

Александре хотелось мгновенно рассказать обо всем, что с ней произошло. Хотелось до изнеможения говорить на родном языке. Хотелось обнять эту девушку, одной с ней крови, положить ей голову на грудь и выплакаться. Хотелось расцеловать ее. Впервые за долгие годы она повстречала землячку. Новеньким в гареме было запрещено подниматься на этаж наложниц, а наложницам – запрещено спускаться к новеньким, может быть, им и говорить-то не позволялось, но Александре было все равно. Она была согласна получить от Сюмбюля-аги десять, двадцать, сто, пусть даже тысячу палок.

– Сколько ты здесь? – спросила Екатерина.

– Не знаю. Думаю, два месяца. А ты?

– Три года.

– Как? Господи, целых три года! Целых три зимы и целых три лета!

– Сколько тебе лет, Александра?

– Это моя пятнадцатая зима.

Екатерина улыбнулась: «Когда меня сюда привезли, я была на год моложе тебя».

Значит, ей было семнадцать лет. Она была старше ее всего на два года, но показалась Александре гораздо взрослее. Александра радостно посмотрела в голубые глаза девушки: «Как ты сюда попала?»

– Очень просто. Мой батюшка – купец. Он возил товар из Москвы в Киев. В тот раз я поехала с ним. На нас напали татары…

Продолжение было понятно. Татары продали Екатерину какому-то генуэзскому капитану неподалеку от крепости Азак, а у него девушку выкупил торговец невольницами. Сначала ее преподнесли в качестве подарка в особняк одного бея, а оттуда тоже в качестве подарка переправили во дворец османского султана. «А ты как сюда попала?» – спросила Екатерина, прекрасно зная, что услышит похожую историю.

– Меня султану отправил крымский хан.

– Значит, ты собираешься увидеть султана? – улыбнулась Екатерина.

– Да. Но до сих пор еще не представилось удобного случая.

– А ты знаешь, как его увидеть?

Александра отрицательно покачала головой. Екатерина засмеялась: «Послушай, дорогая моя… в гареме существует такое правило. Не ты султана увидишь, а повелитель тебя увидит. Разве можно запросто подойти к великому султану и сказать: “Я пришла к тебе”?»

Взгляд Александры затуманился.

– Но что сделать, чтобы повелитель заметил меня?

– Договорись с Сюмбюль-агой. Здесь есть два пути хорошо устроиться. Или деньги заплатишь, или…

Беловолосая наложница замолчала. Александра заволновалась:

– Или что?

– Как-нибудь его ублажишь.

– А Мерзука сказала, что их нельзя больше считать мужчинами…