Она чувствовала себя совершенно разбитой. Боль от побоев аги, которого, как она узнала, звали Сюмбюль, не проходила. После того как Сюмбюль со своим спутником ушел, появились две рослые темнокожие женщины. На их курчавых волосах красовались остроконечные шапочки. На них были белые длиннополые кафтаны, надетые поверх зеленых рубах, и желтые объемные шаровары. На ногах – кожаные туфли.

Александра еще не знала, что в гареме полно чернокожих служанок и что обязанности каждой калфы – помогать наложницам, а самое главное – наблюдать за женщинами и обо всем, что они видели и слышали, сообщать Сюмбюлю-аге.

– Мы хотим есть, – сказала Александра. – Куда нас положат спать?

Темнокожие женщины не понимали ее слов. Выученный в Крыму татарский был совершенно напрасен. Интересно, а где ага так хорошо выучил ее родной язык? Конечно, говорил он с сильным акцентом, но, по крайней мере, его можно было понять.

Калфа, что была помоложе, указывая на себя, произнесла: «Сетарет», а затем указала пальцем на подругу: «Гюльбеяз».

Если бы Александра понимала язык, она бы расхохоталась, услышав, что черную, как вороново крыло, женщину называют розой, гюль, да и к тому же белой – беяз.

Но Александра лишь попыталась повторить: «Се… та… Гюль… бе… яз». Женщина усмехнулась и поправила ее: «Сетарет и Гюльбеяз». Тогда Александра назвала свое имя и указала на татарку: «Мерзука».

Имя Мерзуки калфа запомнила мгновенно, но имя Александры она никак не могла выговорить.

Двор гарема вновь заполнял привычный гул. То были голоса любопытных женщин.

Александра поднесла руку ко рту и показала, будто ест. Затем погладила себя рукой по животу: «Мы умираем от голода».

Женщина, которую звали Гюль или как-то так, смешно поднесла обе руки к голове: «Хамам, хамам! Сначала хамам, затем еда».

Что же она такое говорила?

Калфы жестами показали, что надо идти с ними. Мерзуке и Александре пришлось подчиниться, деваться было некуда.

После длинного полутемного коридора они оказались в каком-то месте с высоким потолком, где все было покрыто мрамором, и тут Александра внезапно поняла, что им предстояло помыться.

На мраморной скамейке лежали белоснежные полотенца с толстым ворсом и куски тонкой ткани в разноцветную полоску.

Сетарет сказала, указывая на белую ткань из грубой пряжи: «Берите полотенца. А вот пештамал[28], и наденьте банные сандалии». Увидев, что девушки растерянно смотрят на деревянную обувь, она сняла с них башмаки и одела на них эти сандалии. Сандалии были на высоких подставках, и было непонятно, как можно ходить в такой высокой обуви по скользкому полу. Казалось, женщина поняла, о чем они думают, и, задрав свои желтые широкие шаровары, тоже надела банные сандалии и принялась вышагивать в них, стуча по мрамору. Александра подумала, что никогда в жизни не сможет идти в таких сандалиях. Они выглядели действительно очень странными: одна дощечка поперек и две посередине. А Сетарет умудрялась и топать в них по полу, и болтать со своей напарницей, не глядя под ноги. Наверное, они обсуждали что-то смешное, потому что эта, как ее, Гюль, засмеялась. Смеясь, она прикрывала рот рукой, словно бы хотела спрятать ото всех свои белоснежные зубы.

Она подошла к Александре и указала ей на ее одежду: «Раздевайся».

Александра растерялась: «Что?»

Женщина показала, что делать, сняв с себя кафтан.

Александра попыталась было дать понять, что не станет раздеваться перед чужими. Если нужно, чтобы она помылась, то калфы должны оставить их вдвоем с Мерзукой.

Ее попытки противоречить начали злить обеих служанок. Когда Гюль попыталась Александру раздеть, разразился настоящий скандал. Поднялся жуткий крик. На этот крик прибежали еще две чернокожих калфы. С четырьмя служанками девушка сражалась отчаянно, но справиться, конечно, не смогла. Александра с Мерзукой остались стоять на мраморном полу в чем мать родила. Уставшие от перепалки служанки не обращали большого внимания на Мерзуку, но изящным и белоснежным, как слоновая кость, телом Александры залюбовались. Кожа ее была такого цвета, какой бывает луна в ясную погоду. Сетарет-калфа только и приговаривала: «Машаллах, машаллах».

Пунцовая от смущения Александра пыталась прикрыться руками, но рук ей не хватало. От взглядов женщин ей делалось совсем не по себе. «Будьте вы все прокляты! – прокричала она, зажмурившись и разворачиваясь к ним спиной. – Черные ведьмы, настоящие черные ведьмы».

Ее горевшее огнем тело завернули в тонкую прохладную ткань. Руки Гюль тщательно закрепили ткань на девичьей груди. Взгляд черных глаз был внимателен и сосредоточен. Александре все это было невероятно противно, и она пыталась с отвращением увернуться от грубых твердых рук женщины.

Женщина опустилась на колени и взяла девушку за маленькие ножки. Подняв одну за тонкую щиколотку, она ловко одела на нее деревянную сандалию. То же самое проделала с другой ногой, и Александра оказалась на высоких деревяшках.

Завернутая в пештамал Мерзука наконец подала голос, сделав несколько неуверенных шагов в деревянных сандалиях.

Сетарет-калфа подошла к большой двери с огромным деревянным кольцом и открыла ее. Оттуда ворвался столб пара.

Александра медленно зашагала к двери, неуверенно переставляя ноги в деревянных сандалиях. Каждый шаг был неловким. Казалось, сандалии вот-вот свалятся с ног, их нужно было постоянно поправлять. Что за глупая мысль, шагать по мокрому мрамору на деревяшках? Какие странные обычаи у этих османов.

Держась за руки, обе девушки, не без помощи Гюльбеяз-калфы, добрались до входа в хамам. В лицо им ударил банный жар. Посреди хамама, под высоким куполом, красовалось мраморное возвышение. Александра села на горячий мрамор и посмотрела на купол. В куполе были разноцветные круглые окошки, но они давали мало света. Гюльбеяз сходила в холодную комнату, где только что раздевала Александру, и принесла два фонаря. Сетарет-калфа помогла Александре подойти к раковине. Открыв блестящий медный кран, она налила в мраморную резную раковину воды. Наполнив водой медный таз, она вылила воду девушке на голову.

Действо продолжилось при участии Гюльбеяз. Александра попыталась объяснить, что она в состоянии помыться сама, но все было тщетно. Сильная женщина сняла с себя кафтан и рубаху и отбросила их в сторону. Александра растерялась, когда увидела перед собой огромное черное женское тело. Ей стало стыдно, она попыталась отвернуться. Гюльбеяз принялась намыливать ее грубыми резкими движениями, словно стараясь причинить ей боль, и в какой-то момент ловким движением дернула за край пештамала и сорвала его.

Бедная Александра, совершенно оглушенная всем, что с ней делали, и особенно горячей водой, вылитой ей на голову, от страха ничего не заметила. И только когда взгляд Гюль потеплел, она заметила, что пештамала на ней больше нет. Калфа с восторгом рассматривала ее. Александра опомнилась, схватила пештамал и завернулась в него. Мокрая ткань соблазнительно прилипла к ней, показав все потаенные красоты ее тела. Затем она оттолкнула калфу, сбросила сандалии и пошла босиком к двери. Сетарет и Гюльбеяз что-то яростно кричали ей вслед, но Александра, с трудом открыв тяжелую деревянную дверь, уже была в холодной комнате.