— Максим, а у вас нет никаких вопросов?

— Я еще не успел сформулировать, — растерялся Макс.

— Жаль. Современному лидеру должна быть свойственна быстрота мышления. Мне почему-то казалось, что у вас есть это качество. В любом случае подойдите ко мне после окончания лекции. Нам есть что обсудить.

Фролов мгновенно вновь переключился на общение с аудиторией, а Подгорный так и просидел в задумчивости, не слушая ни вопросы зала, ни ответы Петра Михайловича.

В уже знакомом кабинете за полтора месяца ничего не изменилось, однако теперь Подгорный чувствовал себя в нем неуютно. Фролов молчал, то ли еще не решив, как построить разговор, то ли желая как следует помариновать своего собеседника. В конце концов Макс заговорил первым:

— Мои соболезнования, Петр Михайлович.

Подгорному показалось, что Фролов вздрогнул.

— Наверное, мне стоит и тебе сказать то же самое?

Петр Михайлович протянул Максиму несколько фотографий. Вот Наташа, подойдя сзади, закрывает ему глаза руками. Вот она, все в том же ресторане, целует его. А вот фото, где они уже в машине. Макс собирается выезжать с парковки, а Наташа, стоя на коленях, тянется к его лицу. Кто это снимал? Макс почувствовал, как багровеет.

— Петр Михайлович, понимаете…

— Я понимаю, — в голосе Фролова, к удивлению Подгорного, слышалась только усталость, — я все понимаю. Скажи мне только одно: ты знал про наркотики?

Макс сцепил пальцы рук, глубоко вздохнул и начал рассказывать. Фролов слушал не перебивая. Когда Макс закончил, Петр Михайлович еще какое-то время сидел в кресле, покачивая ногой в такт неслышимой мелодии. Макс, опустив голову, смотрел, как лакированный ботинок совершает движения по незамысловатой траектории. Наконец ботинок замер, а затем опустился на пол. Подгорный набрался мужества и поднял голову. Взгляд Фролова был обращен прямо на Подгорного, но этот взгляд не видел его, он не видел сейчас вообще ничего. Это был застывший взгляд мертвеца, и только маленькие капельки, выступившие из-под век и, словно две прозрачные улитки, ползущие сейчас по лицу, говорили о том, что этот человек жив и этому человеку больно.

— Эх, Максим, — наконец очнулся Петр Михайлович, — если бы вы мне сразу сообщили про этот кокаин, будь он проклят. Через час она была бы уже в клинике. Ей бы промыли всё. Кровь, желудок, мозги, в конце концов. Ее бы спасли. Почему вы мне рассказываете все так поздно? Почему вы все рассказываете мне все так поздно? — Он закрыл лицо руками и замер на несколько мгновений. — Мы похоронили Наташу на Троекуровском. Сходите к ней, Максим, попрощайтесь.

— Да… я знаю… я был, — не мог найти нужных слов Подгорный.

— Вот как? Это хорошо. Вспоминайте ее иногда, Максим. Вспоминайте, какая она была.

— Она была необыкновенная.

— Все мы необыкновенные, пока живы. — Фролов встал, показал рукой на фотографии. — Если хотите, оставлю их вам.

— Откуда это? — не удержался Макс от вопроса.

Петр Михайлович нахмурился. Он уже совладал с эмоциями, и теперь это вновь был не убитый горем отец, а высокопоставленный государственный чиновник.

— Это вам, Максим, урок, который не преподают даже в здешних аудиториях. Когда в сфере вашего внимания оказывается что-то интересное, то и вы сами оказываетесь в сфере чьего-то внимания. Следили, конечно, не за вами, следили за Наташей, хотя и она сама по себе, как вы понимаете, никого не интересовала. Не думаю, что вам нужны подробности. Всего доброго, Максим. И мой вам совет — сосредоточьтесь все же на занятиях. У вас осталось не так много времени до конца обучения.

Макс пожал протянутую ему руку, негромко хлопнула дверь, и он остался один в этом большом и неуютном кабинете. Весь мир вокруг него был сейчас таким же — пустым и неуютным.

После занятий, приехав домой, Подгорный сидел в машине, глядя на темные окна своей квартиры. Марина с детьми уехали, и до их отъезда не появилось и малейшего намека на то, что Марина собирается его простить. Дети не знали причину конфликта родителей, но, конечно же, не могли не заметить, что те фактически перестали общаться. Прощаясь в аэропорту, Макс присел на колени и обнял сыновей. Они прижались к нему, и детские губы, касаясь его уха, громко прошептали: «Папа, ты же помиришься с мамой?» Подгорный потрепал по волосам две детские макушки: «Все будет хорошо. Бегите к маме, она ждет». Потом он стоял и смотрел, как Марина шла к стойке контроля, а рядом с ней шагали его сыновья, за спинами они несли те самые рюкзачки, с которыми они ходили в поход прошлым летом. В горы, на пик Любви.

Как часто бывает так, что человек, поднимаясь на гору своей любви или своего успеха, неожиданно обнаруживает, что пик уже давно пройден. Он уже исчез где-то позади, его скрыли из вида кроны высоких деревьев. Порой в человеке хватает сил, чтобы устремиться к новой вершине, но зачастую все, что ему остается, это брести все дальше вниз, удивляясь, как же он смог не заметить, как смог пропустить тот счастливый миг, когда заветная вершина была у него под ногами.

Подгорный вовсе не был настроен на философские беседы с самим собой. В дом, где никто не ждет, идти не хотелось. Экран телефона показывал, что ближайшая машина такси находится всего в двух минутах от него. Макс нажал кнопку заказа. Сегодня он хотел только одного — как следует напиться. Но в этот вечер ему хотелось, чтобы его окружали люди, вокруг звучала громкая музыка, а мечущиеся по танцполу световые блики размазали, растворили в себе самое глупое в этом огромном многомиллионном городе чувство. Чувство одиночества.

Смартфон не обманул. Машина такси действительно подъехала всего через две минуты.

— Останови!

Виктория нажала на паузу. Лицо на экране замерло, хотя назвать изображение на мониторе лицом можно было весьма условно. Большая часть его была скрыта за медицинской маской, которую надевают врачи во время операций, а порой и сознательные больные гриппом, чтобы не заражать окружающих. Темные очки с широкой оправой и надвинутая на лоб кепка окончательно хоронили вероятность опознать человека, снявшего в банкомате деньги по карте убитой неделю назад Веретенниковой.

— Вот запись с камеры над банкоматом. — Вика несколько раз щелкнула мышкой, и Рева-ев увидел, как сутулящийся, одетый в мешковатый черный пуховик человек, немного прихрамывая, подошел к банкомату, расположенному на входе в одно из отделений сберегательного банка, снял деньги и, все так же прихрамывая, вышел. Камера на фасаде показала, как он неторопливо удалялся по тротуару, пока его не скрыло здание ближайшей пятиэтажки. — Мы просмотрели все камеры в том направлении, он больше нигде не засветился. За этим домом как раз находится автобусная остановка, оттуда можно уехать до нескольких разных станций метро.

— Да ему достаточно снять маску и перестать хромать, и мы его уже в толпе не узнаем, — громогласно заявил Мясоедов.

— Думаете, он хромает намеренно?

— Стопудово, — уверенно отозвался майор, — он себе в ботинок что-то подложил. Это самый простой способ хромоту изобразить. Будто одна нога короче другой.