2

Но в это непростое время внешняя политика России не дремала. Правительство Годунова смело уверило султана, что мы из дружбы к нему не хотим дружиться с его врагами, и двор московский искренне желает союза с ним. Желая достичь мира, Федор решается возобновить сношения с султаном и посылает в Константинополь дворянина Нащокина требовать, чтобы Амурат, из признательности к нашему истинному дружеству, перестал подстрекать против нас дагестанцев и запретил хану, азовцам и белгородцам воевать против России.

– Ибо мы, – так писал царь к султану, а Годунов к великому визирю, – не хотим слушать императора, королей испанского и литовского, папы, шаха, которые убеждают нас вместе с ними обнажить меч на голову мусульманства.

Учтиво приняв посланника, визирь сказал:

– Царь предлагает нам дружбу, но мы поверим ей, когда он согласится отдать великому султану Астрахань и Крым. – А потом более угрожающе: – Не боимся мы ни Европы, ни Азии, потому что войско наше столь бесчисленно, что земля не может поднять его. Оно готово устремиться сухим путем на шаха, Литву и цесаря, а морем – на королей испанских и французских.

А затем спокойно:

– Хвалим вашу мудрость, что вы не пристаете к ним. А шаху султан повелит не тревожить Россию, когда царь сведет с Дона казаков своих и разрушит четыре крепости, основанные им на берегах сей реки и Терека, чтобы преграждали нам путь к Дербенту.

– Сделайте так, – снова угрожающе стал говорить визирь, – или, клянусь Богом, не только велим хану и ногаям беспрестанно воевать Россию, но и сами пойдем на Москву.

Нащокин отвечал:

– На Дону у нас крепостей нет, а казаков из тех окрестностей царь повелел выгнать. А Астрахань и Казань теперь нераздельны с Москвой.

– Вы миролюбивы? Но для чего же вступать в тесную связь с Иверией, подвластной султану.

– Связь наша с Грузией состоит в единоверии, и мы туда посылаем не войска, а священников, и дозволяем ее жителям ездить в Россию для торговли, – продолжал отвечать Нащокин и предложил визирю изъясниться более конкретно через султанского посла.

Визирь вначале уклонился.

– У нас нет такого обычая, – сказал он. – К себе допускаем послов иноземных, а своих не шлем. – Однако потом согласился.

В Москву был послан сановник, чауша Резван, с требованиями, объявленными Нащокину. Царь с ответом и дарами: лисьей шубой для Амурата, с соболями для визиря отправляет в Константинополь дворянина Исленьева.

Он обещает унять казаков и свободно пропускать турок в Дербент, Шемаху, Баку, если Амурат уймет Казы-Гирея.

– Мы велели, – писал царь Федор к султану, – основать крепости в земле Кабардинской и Шавкальской не в досаду тебе, а для безопасности жителей. Мы ничего у вас не отняли, ибо князья горские, черкесские, шавкальские наши подданные и покорились еще отцу моему Иоанну Васильевичу.

Все эти посольства не уверили султана, а скорее он и не хотел верить в нашу дружественность, поэтому он не мог благоприятствовать нашей политике и не думал содействовать успокоению России, то есть мирить хана с ней. Пока Исленьев был в Константинополе, там на троне утвердился новый султан – Магомет III. А этот, гнусный душегубец девятнадцати братьев, только и ждал благоприятного времени, чтобы объявить войну России.

Не имея успеха в намерении обуздать Крымского хана посредством Турции, Москва наконец без ее содействия достигла цели своей, обезоружив его не столько угождениями и переговорами, сколько благоразумными мерами, взятыми для защиты южных областей России. Восстановив древний Курск, который был в то время в запустении, царь основывает крепости Ливны, Кромы, Воронеж, а с конца 1593 года велит строить новые, на путях татарских от Дона к берегам Оки – Белгород, Оскол, Валуйку, и поселять их людьми ратными, стрельцами, казаками, так, чтобы разбойники ханские уже не могли легко обходить грозных для них твердынь, откуда летом непрестанно выезжали конные отряды для наблюдения.

Возобновляются дружественные связи Москвы с персидским шахом. Благо, что Аббас, наследовав державу, расстроенную Годабендом (его отцом) и возмущаемую кознями удельных ханов, чтобы утвердиться на троне, нуждался тоже в этом.

Чтобы получить себе союзника, он посылает в Москву своего посла Ази-Хосрева. Тот, вручив Годунову письмо Аббаса к царю, в тайных с ним беседах, по-восточному льстиво говорил ему:

– Ты единою рукою держишь землю русскую, а другою возложи с любовию на моего шаха и на веки утверди братство между им и царем.

Борис скромно отвечал:

– Я только исполняю волю самодержца. Где его слово, там моя голова. – Но стал ходатайствовать за шаха.

Посол же сообщил Годунову, что перемирие, заключенное с Турцией, – воинская хитрость, что оно временно.

Чтобы узнать все обстоятельства в Персии и замыслы Аббаса, царь посылает туда князя Андрея Звенигородского.

На Тереке о посольстве узнали, когда Звенигородский прибыл в Терский городок.

Колонна, двигаясь из Астрахани, медленно приближалась к Терке. И хотя оказия была уже от нее невдалеке, походный порядок движения в ней не нарушался. Стрельцы, сохраняя походный шаг, важно шествовали за обозом. Запыленные артиллеристы, держа в руках дымившиеся фитили, спокойным шагом шли за орудиями, внимательно поглядывая вперед. Полусотня казаков рысила по бокам.

Вот показались валы и стены крепости, над которыми высилась сторожевая башня.

– Колонна, стой! – прокричал старший.

Из вагенбурга[21], разминая ноги и отдуваясь, вышел князь.

– Слава Богу, доехали! – сказал он и, сев на подведенного ему коня, поспешил в голову колонны.

У ворот крепости его встретил воевода Андрей Иванович Хворостинин. Они дружески обнялись и троекратно расцеловались.

– Рад видеть тебя в здравии и крепости, – восторженно говорил воеводе князь.

– И я тебя, дорогой, – поглаживая рукой бороду, отвечал Хворостинин. – Это же сколько мы с тобой не виделись?

– Давненько!

– Пойдем ко мне, там все расскажешь.

В шуме, гомоне и криках обоз входил в крепость. Впереди раскинулась солдатская слобода, за ней темнела базарная площадь. Поодаль виднелась деревянная церковь со сверкающим над ней крестом. В центре стояли стройные ряды казенных зданий, а дальше расходились улички с низенькими казачьими хатками и редкой зеленью.

– Бумаги есть из Москвы? – спросил воевода, когда они зашли в дом.

– Есть, есть. Сейчас принесут, – отвечал Звенигородский. – Лучше расскажи, как ты здесь, Андрей Иванович, поживаешь.

– Живем, хлеб не зря жуем, – шутливо отвечал воевода. – Вовремя мы здесь крепость поставили.