Тут Евгений Львович увидел устремленные на него злые глаза, и окончание фразы замерло у него на губах.

— Грубо работаешь, — сказал Иван Иванович с жалостью, которая чересчур уж смахивала на презрение.

— Ну… я стараюсь…

Скрипач лихорадочно размышлял, какую линию поведения выбрать, чтобы она расположила к себе его неприятного и, как понимал Евгений Львович, опасного собеседника, но пока выходило так, что он раздражал Ивана Ивановича все сильнее и сильнее.

— Вы, товарищ, зря думаете, что я наговариваю из-за личных причин… Чехардин догадался, что я все говорю не просто так… Потому он меня и ударил.

— Если бы он догадался, в жизни бы он тебя не тронул. — Иван Иванович усмехнулся. — По-моему, ты мне врешь.

Евгений Львович растерялся.

— Я… что вы… как я могу!

— Тогда расскажи мне что-нибудь поинтереснее. Кто тебе в морду дал и за что — это твое личное дело, и нечего нас в него мешать. Ну?

Скрипач попытался собраться с мыслями.

— Зять дирижера, наш новый тромбонист… Я выяснил, что у него брат — фотограф. То есть важно не это, а то, что он занимается изготовлением порнографических снимков… Он приглашал позировать девушек из кордебалета и кое-кого из хора. Вот…

Иван Иванович, не отвечая, постукивал пальцами по столу.

— Откуда такая информация? — наконец спросил он.

Евгений Львович, потея от усердия, ответил, что он услышал это в балетной канцелярии, от Вари Пашковской, а Маша Арклина сказала, что, должно быть, кто-то копает под дирижера, потому что многие хотели бы видеть его директором, а Дарский и его люди не прочь от него избавиться.

— Пашковская, Пашковская, — пробурчал человек в пенсне, притворяясь, что вспоминает, — это не дворянская ли фамилия?

— Нет, что вы! У нее до сих пор родственники в деревне живут, а отец ее переписывал ноты для театра… Я лично его знал.

— А отец Арклиной чем занимался?

— Не знаю. Она никогда о нем не упоминала. — Евгений Львович заерзал на стуле. — Ее тетка работает в театре, ну, сумела и племянницу пристроить. Я слышал, родители Маши были крестьянами, да померли от эпидемии. Только вот не очень-то она на крестьянку похожа. Запястья тоненькие-тоненькие, не чета крестьянским, и пальцы длинные — на рояле, наверное, восемь клавиш возьмет. И еще: слышал я как-то, как она с теткой разговаривает, все на «вы» да на «вы». Кто же сейчас на «вы» с членами семьи говорит? За крестьянами такого точно не водится.

— А вы, оказывается, наблюдательный человек, Евгений Львович, — заметил Иван Иванович с тонкой усмешкой. Уловив, что к нему вновь стали обращаться на «вы», осведомитель приободрился.

— Нет, ну я стараюсь, конечно… Прилагаю все силы. И вот еще что интересно: был у нее роман не роман, но отношения с главным сердцеедом нашим, Алексеем Валерьевичем. Ну, у него кого только не было — но только Маша единственная, кто сама дала ему от ворот поворот. Все вокруг думали, что он ее бросил, но я точно знаю, что это неправда. Она дала ему отставку — а? Обыкновенная девочка из канцелярии! Я так думаю, строго между нами, конечно, что не такая уж она обыкновенная. Тетка ее тоже, когда говорит о прошлом, то и дело путается в деталях. То она никуда не ездила за пределы Московской губернии, то побывала и там, и сям. То у нее была сестра, после которой и осталась Маша, то вдруг говорит, что никаких сестер, одни братья. Как хотите, но это очень подозрительно.

— Как фамилия тетки? — спросил человек в пенсне.

— Кускова. Серафима Петровна Кускова ее зовут. То есть по документам, а так-то кто знает, кем она может оказаться…

— А племянницу?

— Арклина Мария Георгиевна. Да, по моим сведениям, у нее и жених имеется. Младший брат профессора Мерцалова из института мозга. — По выражению лица Ивана Ивановича скрипач понял, что собеседника чрезвычайно заинтересовала эта информация, и решил рискнуть. — Я вот думаю, — доверительно начал он, — а может быть, она через брата к профессору подбирается? Такая известная личность, уважаемый человек… Он для многих должен представлять интерес.

Иван Иванович метнул на скрипача быстрый взгляд и поправил пенсне.

— Ну, с этим мы сами разберемся, кто к кому подбирается и зачем, — сухо бросил человек с петлицами. — Что-нибудь еще у вас есть?

Евгений Львович стыдливо развел руками:

— За эту шестидневку — все.

— Стало быть, арфист, который вам врезал, брат тромбониста, который то ли занимается порнографией, то ли нет, и странная девица из балетной канцелярии, — перечислил Иван Иванович. — Мелко, Евгений Львович, мелко. Пожалуй, сегодня вы обойдетесь без талонов в наш распределитель. — И, усмехнувшись, он поднялся с места.

У Евгения Львовича заныло под ложечкой. Он представил себе, чего лишился: отличной материи задешево, обуви, быть может даже заграничной, хороших часов, — и его настроение разом ухудшилось.

— Работать надо лучше, — назидательным тоном промолвил Иван Иванович. — Идите домой, товарищ, и к следующему разу постарайтесь представить что-нибудь стоящее. Вы меня понимаете?

Евгений Львович пробормотал, что он все понимает, но… Нельзя ли ему получить хотя бы один талон? Он ведь так старался…

— Сегодня — нет, — ответил безжалостный Иван Иванович. — Но в будущем, если мы с вами сработаемся… Я уверен, вы получите еще множество талонов. И все будут счастливы и довольны, — неизвестно к чему заключил он.

Скрипач поднялся на ноги, от огорчения чуть не уронив футляр со скрипкой и шапку.

— Хорошо, тогда… тогда я пойду? — несмело спросил он.

— Идите, конечно.

Пару раз едва не оступившись на лестнице, доносчик вышел на улицу, где крупой мела метель и жалобно поскрипывала вывеска с обманчивой надписью «Склад».

— Ах, какие мерзавцы… — простонал Евгений Львович. И, прижимая к себе скрипку, поплелся сквозь метель домой. Неполученные талоны в распределитель пеплом стучали в его сердце.

Что же касается того, кто называл себя Иваном Ивановичем, то он какое-то время расхаживал по комнате, о чем-то размышляя, затем снял трубку телефона и набрал номер, который, по-видимому, был хорошо ему знаком.

— Говорит капитан Смирнов. Ильин, ты? Вот что, я сейчас приеду. Срочно найди мне досье на Бутурлина… Да, на генерала. Я в курсе, что умер… Мне плевать, что уже поздно. Чтобы досье было на моем столе, а если начнут артачиться, сядут в одну камеру с Анатолием… Да, так им и передай.

Он повесил трубку, накинул шинель, надел фуражку, вышел из комнаты и быстрее молнии сбежал по лестнице.