Субеде молчал, и по его лицу трудно было прочесть, одобряет он действия ученика или осуждает их. Скорее всего, поступок Чжоу был верным шагом к ответу, но следовало сделать что-то ещё, чтобы завершить путь.

– Мне жаль её, – осмелилась нарушить молчание Цзян Синь. – Сама не знает, чего хочет, а значит, на неё не угодишь. А чувство благодарности ей неведомо.

– Отсутствие чувства благодарности и неблагодарность – разные вещи. Ты невнимательно слушала вопрос, Цзян, – сказал дай-ван, даже не взглянув на неё.

– Как я могу дать кому-то то, что мне не принадлежит, – высказался Лао Дун. – Я не хозяин её свободы. Я даже своей свободе не хозяин. Все мы принадлежим Солнцу Поднебесной, и это лучший удел, который…

– Ты должен дать ответ, а не пытаться убедить меня, что его не существует, – прервал его дай-ван. – И запомни: истина не может быть многословна.

Ван Бун открыл было рот, но последняя фраза Субеде заставила его прикусить язык.

Канарейка тем временем частично оправилась от шока и вспорхнула, протиснувшись сквозь пролом, сделанный бывшим танкистом.

В руке у Лянь Джебе вдруг оказалась метательная звёздочка с отточенными зубцами, и она коротким неприметным движением метнула её вслед птице, почти достигшей проёма распахнутого окна. Две половинки жёлтого тельца отвалились друг от друга, и вскоре с улицы донеслись два шлёпка о мостовую. Теперь останкам канарейки предстояло лишь дождаться дворника. Лишь одно пёрышко, подхваченное ветром, влетело обратно в круглый зал верхнего этажа Башни Просветления.

– Только смерть даёт свободу. – Лянь говорила спокойно и уверенно. – Именно поэтому сама я не хочу никакой свободы. Чем ты свободней, тем мертвее.

– Твои слова полны искренности и мудрости. – Дай-ван, казалось, был даже несколько удивлён проницательностью и быстротой реакции не слишком молодой женщины. – И всё же ты не совсем права. Свобода – великий дар, и чем выше человек поднимается по лестнице, ведущей к совершенству, тем большей свободой он обладает. Чем больше у человека свободы, тем больше на нём лежит ответственности. На высших сановниках лежит такой груз ответственности, что нести его можно, лишь обладая полной свободой, которая обусловлена степенью доверия Государя. Если каждый из вас выдержит все испытания и убедит нас в том, что глубина вашей искренности беспредельна и ваша преданность не знает границ, вы получите силу и власть, большую, чем имеют принцы крови, советники Двора и даже Праведные Судьи. Вы станете самым могучим оружием империи, карающим мечом, который Солнце Поднебесной держит в левой руке на страх внутренним и внешним врагам. А теперь каждый из вас должен решить, сможет ли он принять на себя ответственность, которая требует абсолютной свободы выполнять непреклонную волю народа и Государя. – Дай-ван неспешно развернулся и проследовал по алой ковровой дорожке к высокой двери, украшенной резными драконами, покрытыми позолотой, украшенными рубинами, изумрудами и сапфирами. Створки бесшумно распахнулись перед ним, потом так же бесшумно закрылись за его спиной, и только дуновение поднятого ими ветра погасило светильник, висящий под зеркальным куполообразным потолком. Теперь единственный свет проникал в зал через окна западного фасада – над лесистым плоскогорьем ещё теплилось розоватое свечение, оставшееся после солнца, только что канувшего за горизонт.

От военного аэродрома Сосновый Бор до Южного Подворья Новаграда, где в сером массивном здании, напоминающем огромную шестигранную гайку, с просторным внутренним двором, располагался Главный штаб Спецкорпуса, на служебном автомобиле можно было добраться минут за сорок. На сей раз, сходя с трапа курьерского «Стрижа-405», майор Сохатый обнаружил, что на рулёжку не подкатила привычная неприметная серая «Лада». Вместо неё под крылом самолёта стоял подпоручик, офицер по особым поручениям начальника наземных служб авиасоединения.

Майор почувствовал неладное, едва подковки его сапог звякнули о бетон. На лице у подпоручика, который обычно улыбался во весь рот, застыло странное выражение – как будто на него возложена обременительная обязанность сообщить что-то крайне неприятное, а может быть, и трагическое.

– Ваше Высокоблагородие… – начал подпоручик с лёгкой дрожью в голосе, и столь официальное обращение ещё больше насторожило майора. – Ваше Высокоблагородие, прощеньица просим. На трассу Новаградскую грузовой вертолёт упал, прямо с неба. Так что, дорога перекрыта ещё часа на два. Просёлком тоже не проехать – у нас тут всюду ограждение, а местами и заминировано. Не изволите ли подождать?

– Не изволю. – Майор даже позволил себе вздохнуть с облегчением. Его с утра сегодня донимали нехорошие предчувствия. Конечно, теперь можно было посочувствовать тем, кто был на борту упавшего вертолёта, и тем, кого в конце концов назначат крайними, но к делу, которое превыше всего, эта история не имела никакого отношения. – Я спешу.

На самом деле регулярные, раз в два дня, перелёты из Гремихи в Новаград и обратно давно сидели у него в печёнках. Почему-то полковник Кедрач, на которую было возложено руководство операцией, сама не спешила перебираться на Исследовательскую Базу, из окон которой можно наблюдать, как кандидаты в спасители Великой Родины на лагерном плацу строятся на поверку и лучи всех прожекторов сходятся на их нестройных шеренгах. Сам майор старался как можно реже смотреть в ту сторону – вид этих людей был необычайно жалок и мог вызывать у нормального человека лишь сострадание. В том, что сейчас творилось неподалёку армейского гарнизона Гремиха, было что-то неправильное, что-то дикое, что-то абсурдное, но приказ есть приказ. Может быть, полковник Кедрач и не спешит на место событий, только потому, что чувствует то же самое, а поделать ничего не может.

– Прямо и не знаю, как посодействовать… – Поручик изобразил крайнее смущение. – Вертолёт мы тоже предоставить не можем – все полёты запрещены до выяснения.

– Думайте.

Всемерное содействие представителям Спецкорпуса было записано отдельным параграфом в уставы армии, авиации и флота, так что просто развести руками поручик не имел никакой возможности – за это нагорело бы и ему, и его непосредственному начальству.

– От КПП до станции полверсты, – несмело сообщил поручик. – Электрички до Новаграда через каждые пятнадцать мнут.

Так… Значит, наилучший вариант – добираться своим ходом на общественном транспорте. На первый взгляд, ничего более нелепого придумать было невозможно, но, вероятно, здешнее командование действительно перебрало все возможные варианты.

Майор мысленно похвалил себя за то, что в последний момент перед выездом на аэродром решил одеться в гражданский костюм – кремовые брюки и пиджак, чёрные кожаные плащ и шляпа. Правда, подсинённая рубашка и галстук были форменными, но к этой детали туалета едва ли кто-то будет присматриваться. Конечно, граждане, одетые таким образом, нечасто ездят в электричках, но офицер Спецкорпуса в форме среди тёток с корзинами, пенсионеров с авоськами и туристов с рюкзаками выглядел бы совсем не к месту.