Допросы вёл председатель Трибунала аббат Марий Катулл, а на последнем заседании оказалось необходимым и моё личное присутствие, поскольку ответы упомянутого Симона дю Голли способны были повергнуть в ужас самых ревностных Слуг Господа.

Вопрос: Поведай нам, нечестивец, как посмел ты ступить на путь Зла и восстать против Господа Своего?

Ответ: С самого своего рождения я шёл по одному пути, никуда с него не сворачивая. Для кого-то, возможно, то, что я творил, было злом. Но кто в этом мире не заслужил какой-либо кары?! Вот и сейчас я вижу перед собой сонмище невежд, которые пытаются выступать от имени Бога, не имея ни малейшего понятия о том, как устроен мир, в котором мы живём, какие силы им управляют, и что на самом деле следует делать, чтобы род людской жил с ними в согласии. Я не восставал против вашего Бога, я лишь на благо себе и своему народу использовал Силы, которые есть в этом мире – то ли по Его недосмотру, то ли по Его воле.

Вопрос: Господь вездесущ! Как смеешь ты, нечестивец, допускать мысль, что Всевышний мог ошибаться?!

Ответ: Высшие существа, как и люди, переживают младенчество, отрочество, юность. Только старость их длится бесконечно. Может быть, этот мир – всего лишь песчаные куличи, которые Он сотворил, ещё не осознав собственного назначения. Став взрослым, Он мог просто забыть о нас, и это вовсе не ошибка. Когда-то Он вёл нас за руку, а теперь мы свободны и должны жить своим разумом и своими чувствами.

Вопрос: Как посмел ты прибегнуть к помощи Нечистого, строя козни против легионов боголюбивого цезаря?!

Ответ: Нечистый не способен кому-либо помогать, он с удовольствием сделал бы всех нас безропотными, беспомощными и тупыми тварями. Ваше Священное Дознание лишь помогает ему в достижении этой цели. Он был бы вам благодарен, если бы был способен на благодарность.

Вопрос: На пороге смерти, ты продолжаешь упорствовать в своих заблуждениях. Неужели даже теперь, когда перед тобой открываются врата Пекла, в тебе, нечестивец, не проснулось смирение и раскаянье? Неужели перед лицом служителей Господа, вершащих праведный суд, в твою чёрную душу не проник свет истины?!

Ответ: Никто не вправе судить меня за то, что я пытался понять сущность бытия и пользовался силами, которые открыл в себе и вовне себя. Если бы Господь желал уберечь нас от прикосновения к Тайным Знаниям, Он сделал бы это без труда. В Его власти сделать так, чтобы Силы были недоступны никому из смертных. Испытание, которое Он нам ниспослал, состоит не в том, прикоснёмся ли мы к открывшимся нам Силам, а в том, зачем и ради чего мы будем их использовать.

Монсеньор, приведённые мной ответы этого негодяя, за чью погибшую душу я как истинный пастырь собираюсь молиться, истово и неустанно, показывают, насколько глубоко в сознание варваров проникла скверна и какие нечеловеческие усилия, какое подвижничество и какая самоотверженность требуются здесь от каждого из нас. Но все наши усилия будут тщетны, если Святой Престол не увеличит втрое жалованье местным священникам, не выделит необходимые средства на возведение храмов и открытие новых приходов, а также на содержание нескольких вооружённых отрядов Слуг Господа. Война приближается к победному концу, а значит, скоро у славных воинов цезаря Конста останется лишь жалованье по нормам мирного времени, а военной добычи не будет совсем. Здешний прокуратор обещал нам помощь и поддержку, но Вам, монсеньор, не хуже меня известно, что Тит Гальба отличается крайней скупостью, если дело не касается помпезных зрелищ, блуда и обжорства. Уверяю Вас, опасность, исходящая от местных магов, которых ещё не настигла десница Священного Дознания, может угрожать не только окраинам империи, она может докатиться и до самого Вечного Города, поскольку искушения не знают границ, а человек слаб.

– Пошла! – Охранник толкнул её в спину прикладом, захлопнул дверь барака, и снаружи донёсся надрывный скрежет засова.

Теперь она была почти рада, что наконец-то кончилась эта асфальтовая дорожка, покрытая густой паутиной трещин, освещённая редкими синеватыми фонарями, запутавшимися в обрубках голых ветвей лип, торчащих по обочинам стройными рядами. Ей стало немного спокойнее на душе, оттого что она оказалось здесь, где нет пронизывающего ледяного ветра, откуда не видно, как холодные лучи прожекторов, пробиваясь сквозь мелкую снежную крупу, медленно ощупывают каждый аршин пространства между бараками и проволочным ограждением.

За одно мгновение жизнь вывернулась наизнанку. Лейла льёт лиловый ливень, след лазурный оставляет… Нет, конечно не следовало рассчитывать, что мордобой на лестнице просто сойдёт с рук. И всё равно в той поспешности, с которой последовала расправа, не угадывалось ни капли здравого смысла. Множественные телесные повреждения средней тяжести – от двух до пятнадцати лет в исправительных лагерях общего режима, смотря кто кого и насколько изувечил. Судебная коллегия как будто с нетерпением ждала, когда же она, Лейла Кунь, спецагент 817/67, сорвётся и выдаст этому негодяю всё, что он заслужил. Ни судья, ни заседатели вовсе не выглядели сонными, хотя скоротечный процесс состоялся среди ночи, как будто не было никакой возможности подождать до утра. В зале, кроме судьи, заседателей, пострадавшего, который, к тому же был единственным свидетелем, приставленных к нему двух санитаров и трёх конвойных, присутствовал ещё какой-то сухопарый майор от Тайной Канцелярии. На него, похоже, всё происходящее произвело наиболее глубокое впечатление. Он сидел на стуле, приставленном к стене, был бледен, а по впалым щекам гуляли желваки. Казалось, он вот-вот выхватит пистолет, пальнёт в потолок и прикажет всем убираться. Нет, не достал, не выстрелил, не приказал. А мы, говорит, связывали с вами такие надежды… Следствие длилось не больше часа, а разбирательство – и того меньше. Понятно – воин, чуждый дисциплине, – лишь помеха в бою, слабое звено обороны, тупой клинок, прогнивший парус. Но почему сразу сюда? Почему суд длился считанные минуты, как будто за дверью выстроилась бесконечная очередь ожидающих приговора? Скотину Маркела заставили дать показания, едва приведя его в сознание. Яна так и пропала. Скорее всего, она тоже где-то здесь, в одном из этих жутких бараков.

Лейла сделала нетвёрдый шаг по узкому проходу между рядами двухэтажных грубо сколоченных нар, освещённых одинокой тусклой лампочкой, свисающей с потолка на плетёном проводе, и споткнулась о какой-то тюк. На связке тряпья, пахнущего нафталином и схваченного тонкой бечёвкой, висела бирка из серого картона, на которой чёрным фломастером было начертано: «Лейла Кунь, ЗК № 103». Значит, уже и номер присвоили…