– Все дело в том, кого защищаешь! – объяснял он.

Клиентов подгонял адвокат, Левка же при нем выполнял всю черновую работу. В уголовном праве, по его собственным словам, он тоже неплохо поднаторел. Красный диплом юрфака, цепкий изворотливый ум, прекрасная память, интуиция и нюх на всякого рода неприятности – за это помощнику адвоката и платили щедро, и наливали регулярно.

В сущности, любовная лодка Арины и Левы треснула именно из-за выпивки. Брак продлился ровно год. Когда все закончилось, Арина говорила, что, мол, жили они недолго и несчастливо.

Ну а пока, на этапе сватовства, все шло замечательно. Михеев задаривал Арину цветами, духами, конфетами, вежливо молчал в доме ее родителей, трогательно краснел, приглашая ее к себе на Ленинский, и так заикался, когда делал ей предложение, что не принять его было просто невозможно.

Арина сказала «да», а месяцев через шесть, в продолжение которых Левка практически ни разу не встретился ей трезвым, спохватилась…

Будь она врачом-наркологом или дочерью запойного пьяницы, бегающего за семейством с топором, она бы, возможно, раньше заметила эту трагическую особенность молодого мужа. Но она была студенткой, писала реферат по истории русских усадебных театров XVIII века и не заметила.

И потом, когда тебе двадцать, то на некоторые пустяки просто не обращаешь внимания. Новая взрослая самостоятельная жизнь представляется прекрасной, непостижимо долгой, насыщенной событиями, неожиданными встречами… Учеба, театральные премьеры, выставки, кафе, друзья, бесконечные гости в съемной, отдельной от родителей квартире.

К тому же пьяненький, остроумный Михеев нравился всем, поначалу он нравился и самой Арине.

Приходя домой навеселе, он объяснял, что работа у него нервная, суды, апелляции, кассации.

– Для снятия стресса можно себе позволить! – домой он приволакивал полные коробки с шампанским, вином, виски, закусками и с удовольствием угощал всех гостей и соседей. – Люблю, когда всего много!

Сначала Левка пил только в компании, но потом стал справляться и в одиночку.

– Будешь? – спрашивал он Арину, нетвердой рукой смешивая себе какой-нибудь коктейль, типа убойного «Северного сияния».

– Не буду и тебе не советую! – отвечала она.

– А мне, знаешь, плевать на твои советы! – алкоголь превращал Левку в настоящего хама.

И вообще, спьяну из него начинала лезть такая отчаянная дрянь, такая разухабистая дичь, такая губкинская лексика, что Арина вызывала такси и уезжала к родителям, чтобы только ничего этого не слышать.

На следующий день Левка являлся просить прощения.

«Господи, как же у него сил на все хватало! И на работу, и на бухло, и на эти домашние спектакли…» Он приезжал с цветами, прикладывался к ручке, вставал на одно колено, рассыпался в извинениях. Бывало, даже деньги Арине совал. Удивительная все-таки логика: нахамил – заплатил – и живем дальше.

Когда обмывали Левкину адвокатскую лицензию, виновник торжества на радостях вылез в окно и, горланя какие-то статьи из кодекса этики адвоката, простоял полчаса на подоконнике с внешней стороны. Понятно, третий этаж – не двадцатый. И все же те полчаса Арина запомнила надолго.

А еще она запомнила, как Михеев от избытка чувств едва не утопил ее в ванне, как она билась в его неуклюжих пьяных объятиях, кричала, наглоталась воды и мыльной пены. Левка же, слыша ее крики, расценил все происходящее как веселую шутку.

Идти к наркологу Михеев отказался наотрез, более того, страшно возмутился, когда Арина завела об этом разговор:

– Я абсолютно здоров! Когда хочу – пью, когда не хочу – не пью! Тебе надо, сама и кодируйся! – заорал он, и стоящий дыбком соломенный хохолок так и заплясал у него на затылке. Как и все пьяницы, он был свято убежден, что никаких проблем с алкоголем у него нет и быть не может.

Арина, продолжая настаивать, заорала в ответ. В знак протеста Левка напился показательно – выхлестал у нее на глазах полбутылки виски.

Они жутко тогда поругались. Арина уехала к родителям, но на сей раз собрала вещи.

К утру у нее поднялась температура, началась рвота. Выворачивало ее весь день. К вечеру мама вызвала врача.

Теперь за давностью лет многое выветрилось из ее памяти, забылся и Левка, и его пьяные выходки, но то, что случилось с Ариной спустя несколько дней, осталось с ней навсегда, потому что изменило всю ее жизнь.

Болезнь объяснилась до банального просто: Арина была беременной. В женской консультации поставили срок одиннадцать недель:

– Рожать будешь в середине апреля.

Но Арина не спешила сообщить радостную новость мужу, злилась на него страшно, впрочем, на себя тоже. В голове ее уже тогда поселилась мысль о том, чтоб разъехаться с Левкой. После ссоры он приходил к ней похмельный и угрюмый, они не помирились.

И вот тогда случайно (а может, и не случайно, может, вправду говорят, что случайностей не бывает) в коридоре перед кабинетом гинеколога Арине попалась на глаза брошюра «Патология пьяного зачатия» с жуткими фотографиями «воскресных детей». У Арины волосы на голове зашевелились, она посчитала, сопоставила и ужаснулась.

Когда дочь произнесла слово «аборт», Татьяна Павловна побледнела:

– Деточка, ты уверена? Это очень серьезный шаг!

Арина молча кивнула.

Ни Левке, ни Ивану Петровичу они пока решили ничего не говорить. Тамара Павловна посоветовалась с одной из своих подруг, врачом-косметологом, а та договорилась со знакомым гинекологом.

– Не волнуйся. Врача я предупредила. Операция длится всего несколько минут, – успокоила она Арину и назвала цену. – Введут наркоз, ты даже ничего не почувствуешь. Все будет хорошо.

Но, видно, что-то пошло не так. Кто-то кого-то не предупредил, не перезвонил, опоздал или забыл. Впрочем, после всего, что случилось, выяснять ничего не стали. Медицина 1990-х знавала и не такое…

В назначенный день, приехав в больницу (по иронии судьбы, отделение по прерыванию беременности находилось в одном здании с роддомом), Арина увидела в коридоре перед операционной небольшую группу женщин в цветастых халатах. Оказалось, что надо ждать, и что никакой блат ей тут не поможет, и что на аборт существуют такие же очереди, как и везде. Онемев от страха, Арина присела на банкетку и принялась ждать, каждый раз вздрагивая, когда распахивалась крашеная белая дверь с табличкой «Без вызова не входить!» и за ней исчезала очередная пациентка.

«Почему же оттуда никто не выходит?» – с ужасом подумала Арина и обратилась с вопросом к санитарке, снующей по коридору со шваброй, как с хоккейной клюшкой. Та будто бы ждала, когда к ней обратятся, и, подбоченясь, вместо ответа обрушила на Арину обличительную тираду о том, как «бесстыдные шлюхи убивают своих детей, а честные бабы на такое паскудство, как аборт, никогда не идут, а родят по трое-четверо ребятишек». Когда санитарка, перечислив поименно всех старших детей, дошла до младшенького, Арину позвали в операционную.