Андроников представлял собой очень любопытную фигуру[286]. Этот странный персонаж российской истории начала XX в. планомерно и очень профессионально собирал информацию о высших должностных лицах государства, которую потом использовал для дискредитации одних из них и продвижения вверх других. При этом он не являлся ни журналистом, ни политиком. Его подозревали в шпионаже в пользу Германии и установили по поручению Сухомлинова за ним наблюдение[287]. Однако результаты слежки за Андрониковым скорее говорят о его сотрудничестве со спецслужбами Антанты. По данным на декабрь 1914 г. к Андроникову обращался из Парижа некий Пьер Менье «для содействия о приобретении в России ружей, требующихся, будто бы для арабов, живущих в центре Аравии»[288]. Разумеется в восстании аравийских арабов против союзной Германии Турции были заинтересованы не в Берлине, а в Лондоне и в Париже. Менье, как живущий в Париже француз скорее всего представлял французские спецслужбы. Не исключено, однако, что князь Андроников имел какие-то связи и с англичанами. Любопытный факт: у него в услужении находился бухарский подданный Абдуразак Мухамет Шерифов, подозреваемый «в шпионстве в пользу афганского правительства»[289]. Между тем свою агентуру в Бухаре имели как раз британцы. В целом же усилия по дискредитации Сухомлинова, конечно были на руку англичанам и французам, а не немцам.

Однако, вопреки надеждам Андроникова, дело Мясоедова не поколебало положение Сухомлинова. Царь по-прежнему к нему благоволил. 24 марта 1915 г. военный министр записал в дневнике, что сделал доклад Николаю II и «Государь остался очень доволен»[290]. Царь ценил Сухомлинова как человека, которому он мог полностью доверять и обсуждать любые темы, включая такую деликатную, как негласные контакты с Германией. Об этом свидетельствует следующая запись из дневника генерала от 24 марта: «Его Величеству уже закидывает удочки Вильгельм, через лиц, находящихся за границей и близких Государю. Его Величество выразил твердую решимость довести дело до конца, и не поддаваться ни на какие уступки»[291].

Тогда по Сухомлинову был нанесен удар с другой стороны. 26 марта 1915 г. военный министр записал в дневнике: «Не понимаю, что делает Ставка: запрещено говорить о военных делах, чтобы не попадали к противникам наши сведения, которые могут быть ему полезны. И вдруг из

Штаба самого Верховного Главнокомандующего широкою волною покатил слух, что у нас нет снарядов, патронов и ружей!?! Все об этом кричат, и масса телеграмм получено в разных местах»[292]. Телеграмма Николая Николаевича поступила и на имя Сухомлинова. Она требовала «энергичной доставки снарядов», хотя главнокомандующий не мог не знать, что этот вопрос курировал не военный министр, а генерал-инспектор артиллерии великий князь Сергей Михайлович[293]. Телеграмма была явно рассчитана на то, чтобы опорочить Сухомлинова в глазах не разбирающейся в этих тонкостях общественности.

Как уже говорилось выше, в литературе распространено мнение, что муссируя тему нехватки вооружений, верховный главнокомандующий Николай Николаевич пытался снять себя ответственность за неудачи русской армии. Однако в конце марта русской армии ещё сопутствовал успех – 22 марта пал Перемышль. Утечка информации, о которой пишет Сухомлинов, свидетельствует о том, что Николай Николаевич начал подкоп под Сухомлинова до начала отступления русских войск. По нашему мнению побудило верховного главнокомандующего к этому письмо к нему всё того же М.М. Андроникова[294]. В качестве пояснения следует сказать, что, когда Николай Николаевич командовал Петербургским военным округом, Андроников находился в добрых отношениях с его помощником генералом М.А. Глазенкампфом.

Только получив письмо Андроникова, (а не в связи с делом Мясоедова) Николай Николаевич начал компанию по дискредитации Сухомлинова. Но она не нашла поддержки у Николая II. О.Р. Айрапетов обратил внимание на то место в военном дневнике великого князя Андрея Владимировича, где излагается его разговор с царем, состоявшийся 29 апреля 1915 года. Этот отрывок очень ярко характеризует отношение императора к своему военному министру. Когда Андрей Владимирович спросил, знает ли царь о ведущейся против Сухомлинова клеветнической кампании, император ответил: «Кому ты это говоришь, знаю и слишком хорошо, но в обиду его не дам и скорее сам восстану за него, но его не тронут. Завистников у него очень много. Хотели его вмешать в дело Мясоедова, но это им не удастся»[295].

Царь понимал, кто в действительности ответственен за нехватку снарядов, и кто может эту проблему решить. Для обеспечения армии всем необходимым решением Николая II было создано Особое совещание по усилению снабжения действующей армии главнейшими видами довольствия.

Инициатором создания этого органа был М.В. Родзянко, за которым стояли петроградские капитаны тяжелой промышленности – А.И. Путилов и А.И. Вышнеградский. Они вместе с Родзянко приехали в Ставку Верховного главнокомандующего в Барановичах, где находился в это время император. 12 мая Родзянко был принят царем и убедил Николая II в необходимости учреждения такого чрезвычайного органа во главе с военным министром[296]. Проявив такт, царь сделал так, чтобы формально создателем этого органа стал Николай Николаевич. Сухомлинов в своем дневнике пишет об это так (13 мая 1915 г.): «Верховный Главнокомандующий уполномочил меня во главе Особого совещания принять “сверхмеры” к снабжению действующей армии артиллерийскими запасами, что одобрено Государем»[297].

Следует сказать, что создание этого совещания не ослабило, а укрепило позиции Сухомлинова. Вот, что он пишет в дневнике от 14 мая: «первое заседание Совещания под моим председательством. Председатель Государственной] Думы громил Главное Артиллерийское Управление. Предлагал распоряжаться вне всяких законов и вешать кого угодно не исполняющих моих распоряжений»[298]. Особо подчеркнем: 14 мая Родзянко призывал вешать всех, кто не исполняет распоряжений Сухомлинова. Ведь тогда председатель Государственной думы слыл другом старого генерала[299]. На заседании Особого совещания, состоявшемся 27 мая 1915 г. Родзянко ещё производил «патриотический шум», требуя диктаторской власти для Сухомлинова[300], но затем председатель Государственной думы вдруг резко и без понятных причин изменил отношение к Сухомлинову и начал добиваться его отставки.