всегда отказывался персонализировать свой автоответчик. Мне всюду мерещились знаки. Его голос нельзя услышать. Как если бы его больше не было. Как если бы я никогда его не слышала. Я вернулась в зал. Подхватила Мило, желая его защитить, крепко прижала к груди и нашла силы послать старшим детям улыбку.

– Милые мои, поднимитесь в квартиру с бабушкой, она искупает вас. Я забыла вам сообщить, что бабушка и дедушка сегодня вечером ужинают с нами! Классно, правда?

– А “Одиссеей” займется папа? – спросил Улисс.

Мой сын очень уж сообразителен.

– Сегодня вечером мы будем закрыты. Давайте! Не тяните!

Я с усилием оторвала от себя малыша и протянула его маме, которая взглядом передала мне свою силу. Как только они ушли, я обратилась к отцу.

– Дай мне ключи от машины, поеду к нашим поставщикам, расспрошу, появлялся ли у них Иван.

– Этим займусь я, ты не в том состоянии.

– Еще как в том! Даже не сомневайся! – возмутилась я, впервые поддаваясь нарастающей нервозности.

Он досадливо покачал головой:

– Мне это не нравится. Я позову твоего брата.

В обычное время я бы потребовала, чтобы он не дергал Эрвана из-за ерунды, но сейчас у меня не получилось протестовать, так как эта “ерунда” все активнее вторгалась в мою жизнь.

– Пока меня не будет, закрой, пожалуйста, бар и позвони своим друзьям из жандармерии, и из больницы тоже. Вдруг Иван попал в аварию, и они не могут со мной связаться. Ты же его знаешь… скорее всего, он уехал без документов, прихватив только наличные, чтобы расплачиваться…

Мой голос звучал ужасно фальшиво. Как если бы я сама ни на йоту не верила в эти предположения. Но ведь ничего другого быть не может, повторяла я себе.

Я много часов колесила по окрестным деревням. Выбирала самые узкие дороги, малоприметные, знакомые и незнакомые. Я убедила себя, что, заблудившись в своей округе, я его отыщу. Я наматывала километры, делала крюки, стремясь ничего не пропустить, вглядываясь в мельчайшие детали. Я ехала медленно, шаря глазами по сторонам, внимательно изучая каждую проезжающую машину в постоянной надежде, что это будет наш автомобиль, а в нем Иван. Он должен был неожиданно возникнуть передо мной чудесным образом, как в наш первый вечер. По дороге я названивала ему и оставляла голосовые сообщения. В некоторых я нервничала, в других заливалась слезами, я говорила ему о детях и о нашей любви. Но вскоре и этот путь закрылся, когда его голосовая почта переполнилась: мое отчаяние забило ее под завязку. Я останавливалась у всех огородников и рыбаков, на устричных фермах, известных Ивану; я звонила в двери домов, если их магазины или склады были уже закрыты. Его не встретил никто. Те, кто прождал его весь день с раннего утра, удивлялись, что я приехала так поздно. Наши заказы стоически дожидались, пока их заберут. Многие поставщики ругались и предупреждали, что больше не будут работать с нами.

– Слушай, вы с Иваном – люди ненадежные! На вас нельзя положиться! Ты просила, чтобы все было свежим, а теперь продукты пропали! Тем более жалко, что для тебя я отобрал самое лучшее.

Я терпела их недовольство, не возражая, и после каждой остановки ужас парализовал меня все сильнее. Мои растерянность и бледность немного снижали градус их возмущения. Некоторые приглашали меня присесть, но все отвечали одно и то же. Нет, они не слышали ни о какой аварии поблизости. Да, они тоже безуспешно пробовали дозвониться до Ивана. Почему они не связались со мной?

– Почему, Эрин? Да потому что ты сама об этом просила, когда делала заказ, и потому, что, по твоим словам, Ивану можно доверять.

Мои старания оградить Ивана обернулись против меня. Они были правы, я сама требовала, чтобы они имели дело напрямую с Иваном и не звонили мне, если он опаздывал или забывал забрать заказ. Я не хотела, чтобы Иван подумал, будто его контролируют, не хотела давить на него, когда он вроде бы почувствовал себя в нашем баре хозяином. И каждый из наших поставщиков заканчивал одной и той же фразой: “Извини, Эрин, но я правда не в курсе… Не волнуйся, ты же знаешь своего Ивана”. Но кто готов был похвалиться тем, что по-настоящему знает Ивана? Даже я больше не взялась бы это утверждать. Да и они, скорее всего, это подозревали, ведь их примирительная реплика звучала фальшиво.

Темнело. Я ничего не выяснила. Отец не звонил, значит, у него тоже ничего нового и Иван дома не объявился. Я остановилась, проезжая мимо моего любимого пляжа Анс-дю-Геклен. Я бывала там, когда нуждалась в спокойствии. Над этим огромным пляжем возле Тропы таможенников[3] нависает форт с тем же названием. Пляж этот зачастую пустынен, и волны с размаху обрушиваются на него. Он всегда меня гипнотизировал. Я как попало припарковалась на обочине, вышла из машины и побежала. Рухнула на песок, беззащитная перед безбрежным океаном, который этим вечером был темно-синим. Лежала на краю разверзшейся пропасти, в которую проваливалась моя разрушенная жизнь. Однако я была не в состоянии бездействовать и снова вскочила, как если бы надеялась спастись, удрать с моста, который разваливался у меня под ногами. Я убегала от реальности, которая с каждой секундой становилась все очевиднее. Я затормозила, когда едва не влетела в воду, и заорала, пытаясь до него докричаться. Я звала Ивана, насколько хватало сил, и мой голос все больше срывался после каждого выкрика. Не мог же он исчезнуть с лица Земли. Не после десяти лет нашей совместной жизни, не после наших троих детей, не после нашей ночи любви. Должна же быть какая-то причина, какое-то объяснение. В кармане джинсов завибрировал телефон, и я спустилась с небес на землю. Вытащила телефон дрожащей рукой. Это он, это непременно он. Разочарование вырвало у меня еще один вопль. Звонил отец.

– Ты где?

– Он там? Скажи, что он вернулся, умоляю тебя, папа…

– Прости, доченька, нет. Но тебе пора ехать домой, уже очень поздно.

Он был прав. Совсем стемнело. Сколько же я пробыла на пляже?

– Дети напуганы… и растеряны…

Я отключилась и на обратном пути не замечала ничего. Ни одного перекрестка, никаких фар, ни одной развязки.

Полчаса спустя я толкнула дверь “Одиссеи”, где меня ждал приятный сюрприз в лице брата в помятом костюме с галстуком. Мне стало чуть поспокойнее, но не хватило сил спросить, как ему удалось так быстро приехать из Парижа. Если честно, я предпочитала не знать, что ради меня он подвергал себя